Кэтрин стояла, глядя на себя в зеркало, слишком пораженная, чтобы связно думать. Когда она была беременна Ги, то сбывалась ее мечта, ее переполняла радость. А теперь ее охватили лишь тревожные предчувствия. Жизнь стала не такой, чтобы рожать нового ребенка и бросать его в мир подозрений и страхов. Больше того, она даже не знала точно, кто же отец этой новой жизни, которая зародилась в ней. Конечно, ей хотелось верить, что отцом является Пол. Если это так, то, что бы ни случилось, она выносит и вырастит плод от его семени. Но она не была уверена, что зачала от Пола. Слишком ярко врезался в ее память тот случай, когда Шарль изнасиловал ее. От Шарля она понесла Ги уже в течение первого года, разве не могло случиться, что и сейчас она зачала от него?
Ее терзали неопределенность и сомнения, и она никому не рассказывала об этом. А сказала бы, если бы точно знала, кто отец – раздумывала она. Конечно, ей ужасно хотелось поделиться этой новостью с Полом, будь она уверена, что ребенок от него; впрочем, не слишком ли много у Пола хлопот, чтобы добавлять к ним те новые осложнения? Сообщить же ему сейчас, когда ее саму одолевают сомнения, значило сознаться в том мерзком эпизоде с Шарлем. Что же касается Шарля, то она просто шарахалась от мысли сказать ему обо всем. Она слишком зла и полна к нему холодной неприязни, чтобы иметь с ним хоть что-то общее.
Конечно, она сумеет и дальше хранить тайну. Но скоро остальные начнут замечать ее состояние, поэтому ее мучила нерешительность, и она не знала, как ей поступить.
И тут, будто все ее молитвы услышали на небе, Пол предложил улететь из Франции, и Кэтрин, почти не раздумывая, согласилась. Отъезд из Савиньи даст ей время для передышки, а ребенка она родит – кто бы ни оказался его отцом. Пусть Англия все еще находится в состоянии войны, но трудности там все-таки не такие, положение не идеальное и там, но разве можно сравнить его с лишениями и непредсказуемыми опасностями, переживаемыми в оккупированной Франции?! Кроме того, Кэтрин тревожно думала о том, что, останься здесь, она, возможно, и не доживет до дня родов. Ведь она вовлечена в движение Сопротивления. Если об этом станет известно нацистам, то шансы остаться в живых у нее действительно невелики.
Однако ничего такого она Селестине не поведала.
– Собери вещи, – посоветовала Кэтрин. – Но немного, мы полетим налегке.
– Большинство своих вещей я оставила в Париже, – довольно беспечно отозвалась Селестина. – Единственное, что для меня важно, я ношу вот здесь. – Она с гордостью и нежностью похлопала по своему животу, и Кэтрин на мгновение почувствовала чуть ли не зависть к ее смелости и простоте.
– Конечно, дело это небезопасное, – предупредила она. – Самолету придется лететь над огнем зениток. Возможность того, что самолет собьют, сохраняется всегда.
– Мы пролетим. – Селестина не сомневалась. – Уверена. Ах, Кэтрин. Это самые лучшие новости с тех пор, как начались кошмары. – Ее лицо немного опечалилось, и она провела рукой по своим прямым черным волосам. – Впрочем, а как же с мамой и папой? Я не смогу сказать им даже «до свидания»!
– Они поймут, что так лучше. При благоприятном повороте событий война скоро закончится, и мы снова сможем собраться вместе.
Селестина кивнула.
– Что мы будем делать, когда доберемся до Англии?
– Поедем к моим родителям. Они разрешат временно пожить у них – в сельской местности, далеко от бомбардировок… во всяком случае, я на это надеюсь! – Она порывисто обняла Селестину. – Приготовься сняться с места по первому слову. И запомни, будет безопаснее, если ты никому ничего не скажешь, даже Кристиану.
Селестина тоже обняла ее.
– Понятно. Я не подведу тебя, Кэтрин. Знаешь что, думаю, Шарль совершенно не понимает, как ему повезло с женой.
Кэтрин криво ухмыльнулась.
– Не уверена, что он согласится с тобой, – возразила она.
Каждый день, отправляясь к перегонным аппаратам, Шарль проверял тайник в ограде и каждый вечер, возвращаясь домой, заглядывал туда снова. Под разными предлогами он ходил отдельно от Кристиана и отца. С братом это было нетрудно: с Гийомом это было гораздо сложнее. Но все же Шарлю удавалось добиться своего. Проверка тайника превратилась для него в какое-то наваждение.
Первые два дня маленькая впадина за камнем оставалась пустой, и Шарль подумал, не прекратили ли вообще пользоваться этим тайником. Он понимал, что их целесообразно постоянно менять, тем более что в долине между замком и деревней таких тайников можно было устроить сколько хочешь.
Потом, как-то уже вечером, его пальцы нащупали что-то, похожее на свернутый листок. Он вытащил его и, дрожа от возбуждения, развернул.
Послание опять оказалось простым и незакодированным.
«Жди сообщения: ребенка зовут Бо. Действуй с наступлением темноты в ту же ночь».