Возвращенный рай

– А твой ребенок? – спросил таким же холодным, строгим голосом Ги. – Что случилось с ним? Нет ли у меня брата или сестры, о которых я не знаю?

– Конечно, нет! – вспыхнула Кэтрин. – В ту же ночь у меня произошел выкидыш.

Она на мгновение закрыла глаза, воскрешая в памяти события той ночи. Сознание ее тогда туманилось, она даже не сознавала, что, пролетая над французским побережьем, самолет попал под огонь зенитной артиллерии. Пилот, пытаясь уклониться от снарядов, бросал машину вниз, уходил вбок, летел на низкой высоте. Она даже не заметила первой теплой струйки крови – предвестника выкидыша. Селестина потом рассказывала ей об ужасах этого полета. Кэтрин сидела на корточках в «Лисандере», крепко держа в руках Ги и думая, что тупая боль в низу живота предвещает начало беды, и не замечала горячую влагу между ног, пока белье не пропиталось ею насквозь. Когда «Лисандер» приземлился в Тангмире и на полу самолета обнаружили лужу крови, ее отвезли в госпиталь, но было уже поздно. Она потеряла ребенка и почти не плакала об этом. Все свои слезы она пролила о Поле, страдая, что никогда его больше не увидит. И только значительно позже Кэтрин стала горевать о жизни, которая погасла до того, как появилась на свет, но даже и тогда не знала толком, как ко всему этому отнестись. Если бы знать, что это ребенок Пола, она бы радовалась его рождению, лелеяла бы его как частичку, как лучик его самого. Но Кэтрин не была в этом уверена и думала, что ей было бы нелегко мириться с постоянным живым напоминанием о том, как Шарль грубо изнасиловал ее.

– Да, история непростая. – Ги поднялся. – Думаю, следует выпить. Не возражаешь, если я себе налью?

– Конечно, нет. Это твой дом! – отозвалась Кэтрин оправдывающимся тоном.

Он посмотрел на нее. Так ли? – казалось, говорил его взгляд. Теперь я ни в чем больше не уверен. Но вслух он ничего не сказал, подошел к полке, взял бутылку, налил себе хорошую дозу и залпом опрокинул стакан.

– Можешь налить и мне, – попросила Кэтрин. Он налил немного виски и передал ей стакан.

Она понемногу отпивала спиртное, чувствуя, как оно обжигает горло и желудок, наполняет ее вены теплом.

Себе он налил вторую порцию.

– Не пей слишком много, Ги. Не забывай, тебе еще вести машину.

Он не ответил, пошел со своим стаканом к окну, стал смотреть на обнаженный зимний сад.

– Что же мне делать? – повторил он задумчиво. – Конечно, я все же поеду в Карибский регион. Хочу поймать человека, который погубил моего отца, хочу вернуть фамильные драгоценности, которые он похитил. Он превратил замок в свой штаб вскоре после этих событий, верно?

– Да, но ты знаешь об этом. Семье он приказал переехать в особняк, где было совершено покушение на Гейдриха, а свой штаб перевел в замок. Он всегда домогался этого – было видно по его глазам, – думаю, ему доставило садистское удовольствие – сознавать, что де Савиньи вынуждены жить теперь в доме, где произошло покушение, которое стоило жизни твоему отцу. Понятно, что Гейдрих не захотел больше пользоваться им, и Райнгард знал, что всякий раз, когда они видели следы от пуль на стенах, то вспоминали о глупой попытке прикончить нацистского офицера.

– Жестокий мерзавец. – Ги со стуком поставил стакан на стол. – Теперь мне еще больше, чем раньше, хочется схватить его.

– Нельзя забыть того, что он натворил, – сказала Кэтрин. – Но я все равно хотела бы, чтобы ты не ворошил прошлое.

– Не сомневаюсь в этом. – Голос Ги звучал сурово, за словами угадывался ядовитый подтекст. Кэтрин вопросительно посмотрела на него, и он продолжил:

– Ты уверена, что откровенна со мною, ма? А может, ты не хочешь, чтобы все вышло наружу, потому что не желаешь, чтобы кто-нибудь узнал о твоем неблаговидном поступке?

– Ги? – Она была шокирована. – Как ты мог подумать такое?

– Прости, но мне все представляется именно в таком свете. Во всяком случае, ничто из того, что ты рассказала, не меняет моего отношения. Я ненавижу нацистов и, в частности, фон Райнгарда. Если б было в моих силах, я бы всех их предал суду. Всех мне не достать, но одного я постараюсь изловить.

– Ги, я их тоже ненавижу, – заметила она. – У меня больше оснований их ненавидеть, чем ты можешь даже подозревать.

Он прищурил глаза.

– Что ты хочешь этим сказать?

Кэтрин покачала головой. Об этом она давно уже решила не говорить ему… и никому другому. Это стало ее сокровенной тайной. У нее были на то причины, и хотя эти причины теперь били в нее рикошетом, она не меняла решения.

– Я просто думаю, что иногда прошлое надо оставить в покое, – безучастно отозвалась она.

– В этом отношении мы расходимся, – заявил Ги. – Послушай, ма, давай забудем обо всем и вспомним о празднике. Господи, Рождество уже наступило!

– Разве? – Кэтрин посмотрела на часы, стрелки которых показывали уже десять минут первого. Пока они разговаривали, на земле воцарился светлый праздник, а она этого даже не заметила!

Она простерла к нему руки.

– Счастливого Рождества, дорогой мой!

– Счастливого Рождества!