Возвращения домой

«4 ноября. Уже десять дней, как в голове появилось странное ощущение. Ничего не выходит. Никто мне не верит.

12 ноября. Насчет 1 января все равно плохо. Безнадежно, после того, как в голове что-то произошло.

28 ноября. Сказал, что нужно продолжать. Зачем? Единственное утешение, что продолжать незачем.

5 декабря. Немного лучше. Может быть, смогу продолжать. Легче, когда я знаю, что это незачем».

И больше ни слова, но я впервые понял, какой навязчивой была ее мания. Я понял также, что она уже много недель думала о самоубийстве, думала и тогда, когда я пытался ее успокоить.

Возможно, еще восемь месяцев назад, когда она впервые сказала о том, что подает в отставку, в ее словах был намек. Хотела ли она, чтобы я ее понял? Нет, она и сама была не уверена, даже самой себе только намекала. Была ли она уверена третьего дня, когда я снова сказал ей, что она должна продолжать? Была ли она уверена за завтраком на следующее утро, когда я в последний раз видел ее и она подшучивала надо мной?

Я услышал внизу шаги миссис Уилсон. Больше я не читал записи Шейлы. И не для того, чтобы собраться с мыслями, а просто из-за тоски, что давила меня в стенах этого дома, я вышел и побрел по набережной; стояла такая же тихая ночь, как накануне, когда я в состоянии полнейшей безмятежности прогуливался с Гилбертом Куком по Сент-Джеймс-стрит. Небо было темное, темной была река, темными были дома.

12. Запах лекарственного табака

Подходя к дому, я заметил тонкую полоску света, пробивавшуюся из затемненного окна гостиной, и как только оказался в прихожей, услышал резкий, крикливый, властный голос миссис Найт. Увидев меня, она замолчала; наступила тишина. Она говорила обо мне.

Мистер Найт сидел в кресле у камина, и она пододвинула диван поближе к нему. Ее глаза, не мигая, уставились на меня, он смотрел в огонь. Первым заговорил он.

– Извините, Льюис, что я не встаю, – сказал он, все еще не глядя на меня, и его вежливый шепот прозвучал зловеще в тишине комнаты. Так же вежливо он объяснил, что они приехали более ранним поездом и я, естественно, не мог ждать их в то время, Он по-прежнему не поднимал глаз, но выражение его лица было сдержанным и печальным.

– Ваша экономка показала нам… – продолжал он.

– Да.

Последние крохотные остатки боли и горя теперь совершенно исчезли. Я испытывал только чувство вины и непонятный страх.

– Она никому не оставила ни слова?.

– Нет.

– Ни вам, ни нам?

Я покачал головой.

– Не могу этого понять. Не могу.

Поверил ли он мне, подумал я, или решил, что я уничтожил записку? Миссис Найт, внезапно очнувшаяся от своего оцепенения, конечно, это заподозрила.

– Где вы были вчера вечером?

Я ответил, что не обедал дома. Веселый, беспечный вечер снова ожил у меня в памяти.

– Почему вы оставили ее одну? Неужели вам нисколько не было ее жаль?

Я не мог отвечать.

Почему я не заботился о ней? Миссис Найт обвиняла и угрожала. Почему в течение всей нашей совместной жизни я предоставлял ее самой себе? Почему я не выполнял того, что обещал? Почему я не потрудился понять, что она нуждалась в заботе? Неужели я не мог проявить к ней хоть каплю внимания?

– Нет, нет, он был к ней внимателен, – прошептал мистер Найт, все еще не поднимая глаз.

– Вы оставили ее одну в пустом доме, – продолжала миссис Найт.

– Он делал все, что было в его силах, – немного громче высказался в мою защиту мистер Найт.

Она была озадачена, даже немного растерялась, но вновь пошла в атаку.

– Прошу тебя, дорогая, – приказал он громко, и она замолчала. Затем мягко, как всегда в разговоре с нею, он добавил, словно объясняя: – Это ведь и его горе. – И, искоса взглянув на меня, продолжал: – Когда я видел ее последний раз, – он имел в виду их приезд в Лондон полтора года назад, – я не мог избавиться от мысли, что она в плохом состоянии. Не помню, говорил ли я об этом вам, Льюис, или просто думал про-себя? Это было в последний раз, когда я ее видел. Если бы я тогда ошибался!

Сознание того, что он оказался человеком проницательным, более проницательным, чем я или кто-нибудь другой, доставляло ему явное удовольствие; даже в тот вечер его тщеславие на мгновение напомнило о себе.

– Зачем она это сделала? – гневно воскликнула миссис Найт, и я впервые увидел на ее глазах слезы.

– Мне нечем утешить тебя, дорогая, – сказал он. – И вас тоже.

Он вновь уставился в огонь, продолжая искоса наблюдать за мною. Любопытно, что при мне он ни разу не вспомнил об утешении, которое дает религия. В комнате слышно было лишь тиканье часов. Постепенно наступило то затишье, которое часто предшествует не только ссоре, но и всякому яростному взрыву чувств.