Возвращение жизни

– Вон уже огни в хатах – мазанках зажгли. Свет так и не провели?

– Мне уже пора двигать. Ещё до Счастливки три километра.

– Ну да ладно, доберусь. Вон как луна полная светит. Песок светится как у Куинджи, Ночь на Днепре…

– Чего, чего?? Да это в Третьяковке картина такая…

– Нет, ты нам про себя расскажи!

– Про свои картинки…

– Ну да ладно доберусь. Заблудиться здесь невозможно.

…– С лёгкой руки вашей Раечки, дай Бог ей здоровья.

– Во, молодец, правильно сказал про здоровье.

– Да вот, и она нам отвешивала подзатыльники, а рука у неё была лёгкой на этот стимулятор – подзатыльник, а сдачи мы из за, большой её эрудиции, ну это рост её, мы не могли отдать, ответить, тем же макаром.

По затылку ладошкой, не могли мы себе позволить, – как не крути и не верти. – Она наша училка. Вот так-то.

– Так вот, окончил я семь классов, и весьма успешно, – ни одной двойки. Приняли в комсомол.

– Надо же, а двоечников не принимали в комсомол, значит и правда учился хорошо. Правда, твоя. Молодец.

К тому времени я духовно созрел и, двоек не было. А пятёрки были – по рисованию и по пеню. Слух говорили абсолютный.

– А как это, ты же глухой вроде бы и не был?

– Да нет, это другое, ну так, различать, как петух кукарекает, а не гавкает. И во время, главное кукарекать во время.

– Мудрёно зубы заговариваешь.

– Ну вот, окончил школу. Надо учиться. А где?! Куда?

– Как, куда?!! – На продавца. Это ого, такая специальность!!! Вон, Раечка!

– Я написал два заявления. В Керчь, в ремесленное училище, и в Симферополь, в художественное училище. Вызов пришёл сначала из Симферополя, а потом из Керчи.

– Надо же! Вот тебе и второгодник, двоечник. А может в тебя въедались учителя!!! Такое бывает!!!

– Вот тебе и набеги на сады и виноградники. Вот тебе и колорадский жук, садов и виноградников! Это же надо два вызова!

–Да это вызовы только на экзамены.

– А, а. Ну всё равно.

– Но мой дедушка, умная голова, дай ему Бог здоровья, сказал, как отрубил: – картинки это баловство, а ремесло в руках мужика, это всегда кусок хлеба. Да и кто тебе будет помогать. Вон еле концы с концами сводите.

– Общежитие? Дают! Рраз! Одевают, и суконные штаны, парадные дают – два. Кормят три раза в день, три. Подумай. А как сироту, тебя сразу примут. И как сына Крымского партизана.

Окончил училище, ремесленное конечно, судосборщик – корпусник, третьего разряда. Поработал два месяца, перевели в художника – оформителя. Я тогда уже заочно учился в Москве, в доме творчества имени Крупской. И зарплату дали такую же, как и нашим однокашникам после ремесла. Но в красном уголке не то, что в цехе, грохот, сварка, нас там и звали – величали – глухарями. А тут красота. Картинки – копии писал, молнии выпускал, лозунги писал.

Потом рассчитался и уехал в Москву, разгонять тоску. Поступил в художественно – промышленное училище. Пять лет пролетели как один день. И я стал художник мастер – резчик по кости. Ну и попутно был секретарь комитета комсомола училища.

– И ещё староста струнного кружка – играл на баяне, соло, ну, это главный, почти дирижёр, – как председатель в колхозе, он, тех, кто плохо играет, посылает в си бемоль…

Да, и, дирижёрской палочкой по лбу…

– Ой, подожди, не так быстро, а то я не запомню, как Раечке написать про всё.

– Даа.

–Так вот. После училища направили в город Орёл начальником костерезного цеха, сувениры из кости и рога делали художники. Комнату дали, в областном городе, а там новая ступенька в судьбе. Поступил в пединститут, на художественно графический факультет. Говорят, что скоро он будет называться университет, Почти М.Г. У. Вот уже перешёл на четвёртый курс. Приехал на Арабатку писать этюды. Три дня тому сдал последний экзамен.

–А мы то, смотрим, что это за чучело идёт. Идёт в такой, не нашей одёжке, наверное, геолог с города, всё нефть ищут. Чемодан, это что?

–Да это всего-навсего этюдник. Ящик с красками, а это рюкзак – самое необходимое.

–А, красивый и с ножками, высовуются, да? Вот тебе и двоечник, второгодник.

– Ну, надо – же, вот Рае напишу. Она будет рада. Что тебя за уши тянула, а вы ещё дразнили, злились на неё. И дразнили её длиннобудылая. Я как сейчас помню. Долго не могла выучить это гадкое слово. Поганое слово – жирафа. Она потом плакала. Я не красивая. Я, жирафа.

– Да что же это мы стоим на улице?!! Пошли в дом. Покушаем. Да и темно уже. У нас переночуешь, а завтра пойдёшь в свою Счастливку. Машина пойдёт молочная, подвезёт, Степановы живы здоровы. Лиля со своей семьёй. Юлий в Керчь уехал. Оставайся. Счас поужинаем. Курочку тебе приготовлю. Да и вино у меня домашнее. Ты как? Пьёшь?! А говорят все художники пьяницы.

– Нет, я не пью. Я только нюхаю.

Как? Совсем?! Совсем не пьёшь?

– Совсем, когда нет, или перед стипендией.

– А когда есть то только ложками.

– Чудно, как это ложками?!

– А так!

– Хлябаю.

– Как кошка или собака лакаю языком.

– Чудно. Ложками.

– А это как???

– Да вот таак, одну ложку влил, пожевал, облизался, как ваш бобик на цепи, когда вы ужинаете в беседке, все едят жареную рыбу или курицу, а он, бедолага, глотает слюнку и облизывается. Танталовы муки это, по – нашему, по научному.