Возвращение во Флоренцию

— Гвидо, я знаю, ты пытаешься заботиться обо мне, но я не могу поселиться у твоей матери.

— Почему?

— Это невозможно, как ты не понимаешь!

— Тогда ты ставишь меня, равно как и себя, в очень опасное положение.

— Нет, — резко ответила она. — Это неправда. Я сама принимаю решения, сама делаю выбор. Тебя он не касается.

— Ты живешь среди людей, Тесса, а не на необитаемом острове. Думаешь, я рассказал о тебе Маддалене? Думаешь, сообщил ей, что моя первая любовь вернулась во Флоренцию? Конечно, нет. Если ты останешься здесь, я буду чувствовать себя обязанным навещать тебя. Я буду обязан заботиться о твоей безопасности, следить, чтобы с тобой ничего не случилось. И если что-то пойдет не так, я вряд ли смогу остаться в стороне.

— Но это нечестно! — крикнула Тесса.

— Когда-то мы любили друг друга. Я не могу этого забыть.

Разъяренная, она крикнула ему в лицо:

— Я могу сама позаботиться о себе! Я всегда так поступала!

— Правда, Тесса?

Инстинктивным жестом она прикоснулась ко лбу. Потом вскочила на ноги и подошла к окну. Сложив руки на груди, Тесса выглянула на улицу. В переулке ослик катил тележку, нагруженную пустыми бутылками. У стены целовались влюбленные; их длинные тени ложились на камень мостовой.

Она услышала, как Гвидо вышел из комнаты и захлопнул за собой дверь. В паутине в углу окна запуталась бабочка — она отчаянно билась, пытаясь вырваться из сетей. Тесса осторожно освободила ее и распахнула окно, чтобы бабочка могла улететь. Она полетела медленно, с усилием взмахивая крылышками — наверное, Тесса повредила их, помогая бабочке выбраться.

Год назад она сказала Фредди, что, если начнется война, в Лондоне она будет в не меньшей опасности, чем во Флоренции. Сказала, что хочет избежать мучительных воспоминаний, связанных с Англией. И то, и другое было правдой, но сейчас она в первый раз задумалась о том, правильно ли поступила, оставшись, или ей лучше было уехать из Италии вместе с остальными англичанами.

После аварии, когда самые черные дни, полные тоски и скорби, миновали, у нее внутри осталась лишь пустота. Она не смеялась и не плакала. Ее ничего не трогало. Что бы она ни делала — пряталась от всего мира или бросалась на поиски острых ощущений, — пустота оставалась с ней. Ей казалось, что она никогда больше не сможет испытать подлинных чувств. Она знала — понимала рассудком, — что любит Фредди. Точно так же она знала, что любит Макса, Рея и других своих близких друзей. Но она не чувствовала любви. И теперь, в Италии, какая-то часть ее души наконец начала оживать.

Она присела на диван и закурила. Тесса ощущала следы присутствия Гвидо в ее комнате — она погладила ладонью подлокотник дивана, где лежала его рука. «Я вряд ли смогу остаться в стороне», — сказал он ей. Это было предупреждение. Ей пора уезжать. Она не станет разрушать его жизнь, жизнь Маддалены и Лючиеллы. Некоторые уроки она хорошо усвоила.

Однако куда ей ехать и что делать? Она приходила в ужас при мысли о том, чтобы начинать все сначала, снова быть в полном одиночестве, пускаться в утомительные поиски жилья и работы.

Она взяла письмо Фаустины Дзанетти и открыла его. Тон Фаустины был практичным, но дружелюбным. На вилле всегда найдется работа для еще одной пары рук; Тесса может жить там, если согласна трудиться. Во время войны наверняка будут перебои с продуктами, поэтому им придется интенсивней возделывать землю. Если Тесса захочет, она может помогать в школе или в больнице. В обмен на это ей предоставят жилье и стол.

Вступление Италии в войну все изменило. Гвидо прав: ей небезопасно оставаться во Флоренции. Надо затеряться в сельской местности, спрятаться, потому что в противном случае в опасности окажется не только она, но и другие люди. Если она собирается поселиться на вилле Дзанетти, надо сообщить об этом Фредди. Но письма могут вскрывать и читать, и, если, как предупреждал Гвидо, ее национальность откроется, Тессу могут обвинить в шпионаже. Она должна быть предельно осторожна.

Через три недели итальянская армия дошла до Французской Ривьеры и заняла Ментону. Тем же вечером Тесса написала Фаустине, принимая ее приглашение.

В следующий раз Фредди повстречалась с Джеком Рэнсомом в «Дорчестере», в декабре 1940, в разгар лондонских бомбежек.

Они сидели за столиком впятером: Фредди, Ангус Корстофайн, Джулиан Лоренс, Рей и его девушка Сьюзан, работавшая диктором на Би-би-си. На Фредди было мамино гранатовое ожерелье; камни таинственно мерцали на фоне черного вечернего платья. В другом конце зала шло бурное веселье: там сидела большая компания и из-за столика раздавались взрывы смеха, громкие голоса и иногда аплодисменты.

Сьюзан рассказывала им о том, как столкнулась с Майрой Хесс на ступенях радиоцентра, когда из-за дальнего столика раздались возгласы: «Джек!»

Рей прошептал:

— Черт побери, я даже сам себя не слышу. По-моему, пора заткнуть им рты.