Возвращение в Сокольники

В открытые окна лились свежий ветерок и дневное тепло. Уходила прочь табачная вонь. Остатками дезодоранта, найденного под унитазом, он постарался перебить ненавистный теперь дух «унбляхтера», представлявшего собой какую-то дикую смесь отрыгнутой чесночной вонищи и перепревшей солдатской кирзы. Жуть просто! Но, кажется, и это удалось.

После этого Турецкий, словно сбрасывая с себя старую шкуру, забрался под душ, где вылил на голову и плечи остатки всех гелей, какие еще имелись в ванной, и потом долго смывал пену, стекавшую с него мутными клочьями. Прямо как на пожаре, где все вокруг заливают специальной пенящейся жидкостью, а потом и сами продохнуть не могут.

Затем он достал чистое белье, хорошую сорочку, оделся со всей тщательностью и вышел во двор, в «красный магазин», который находился в доме напротив, через скверик.

Намеченный им ассортимент не отличался оригинальностью и вполне укладывался в сумму, имеющуюся в кармане. Коньяк, лимончик, рыбная нарезка, свежий батон, пачка масла и бутылка кефира – на утро. Ну и, естественно, домашняя химия, дабы изгнать напрочь остатки проклятого «унбляхтера».

Представил на миг, каково было бы изумление Славкиных «высоких гостей», если бы он предложил им попробовать варево из той бутылки из-под пива, что нацедила ему баба Глаша. Оно конечно по деревенским меркам, может, и сгодилось бы, но тут? А вполне могло статься, что как раз и наоборот: было бы воспринято как уникальный в своем роде сувенир из крестьянской российской глубинки.

Вспомнил одного своего приятеля-художника, еще из юности. Тот, когда ему приходилось встречать в своей мастерской иностранных гостей, особенно французов, немедленно шел в угловой магазин и покупал пару бутылок самой зверской «сивухи». Кажется, крепость ее равнялась пятидесяти градусам. А называлась она не «Московская», не «Особая», а просто «водка» – и все. Серая этикетка. И уверял, что иностранцам это – лучший подарок. А то привыкли, понимаешь, к своему «керосину»! А у нас как рванет стакан! Глаза – из орбит! Рот настежь! Дыхалку перехватило! Вот это – водка. Будет о чем вспомнить дома…

Вернувшись и убрав все в холодильник, сварил себе крепчайший кофе, выпил и отправился на службу.

…Максим трудился как пчелка. Груды наваленных дел основательно растаяли. Турецкий без всякого интереса раскрыл папку, куда тот складывал отобранные документы, сверил со списком, переданным ему Костей, и понял, что парень выполнял свою работу честно. И главное – ответственно. Это понравилось – не халтурщик и не филон. Такие Генеральной прокуратуре нужны. В смысле в ближайшем будущем. Поинтересовался, как жизнь? Максим ответил, что жизни никакой, поскольку все время занимает эта вот суета.

– А знаешь, откуда это? Ну про суету?

– Поговорка такая. У Даля, кажется.

– А первоисточник?

Максим неопределенно пожал плечами.

– Иди к Георгию Суреновичу и спроси у него, как называется книга проповедника, сына иерусалимского царя Давида? Всего десять букв.

Максим улыбнулся и пошел к Мирзояну. Но вернулись они вдвоем.

– А что, Александр Борисович, вас интересует Екклесиаст? Я угадал?

– Абсолютно точно! На досуге дайте молодому человеку, если у вас тут есть. Пусть прочитает. А то он думает, что вся человеческая мудрость родилась вместе с четырехтомником Владимира Ивановича.

– Я так никогда не говорил! – воскликнул Максим.

– А я разве утверждаю? Я говорю – «думает», а это не одно и то же.

– Да, – многозначительно заметил Мирзоян, – суета сует – все суета…

– Он вам помогает? – серьезно спросил Турецкий у старика.

– У него, знаете ли, отличная голова. Он много запоминает.

– Ну пусть и дальше старается. Вот что, Максим, – сказал Турецкий, когда Мирзоян засеменил к своему вечному стулу под лампой. – Я хочу, чтоб ты четко усвоил, что в нашем деле главное. Это именно то, чем ты сейчас занимаешься. Ты усваиваешь чужой опыт. Потом появится свой, понял? Явишься сюда в понедельник, тут тебе осталось немного, я смотрю. Сделаешь и зайдешь в приемную Константина Дмитриевича Меркулова. Я оставлю у него характеристику на тебя. По поводу твоей практики.

– Но у меня же ничего еще не было! – с обидой возразил Петлицын.

– Ошибаешься, друг мой. И было, и будет еще. Меркулов сам тебе найдет позже нужное применение. А характеристику я сейчас пойду и напишу. Я же знаю, что там надо указать. Старательность, так? Усидчивость. Умение работать с документами. Что-нибудь про характер – ответственность и прочее. Словом, это тебе на будущее. Потому что у меня могут так сложиться обстоятельства, что мы не встретимся. Ну то есть нескоро можем встретиться. А документ этот для тебя нужный.

– Вы так говорите, будто…

– А вот догадки строить – совсем лишнее дело. И неблагодарное. Продолжай работу, до встречи, Макс. Но только уже не в «Дохлом осле».