Возвращение в Пустов

Пока мужчина вытирал потное лицо, вытирал долго, шумно, все молчали. Но то Дима, наклонившись, проверял, не пропал ли Шумер со своего места, то старший лейтенант поднимал глаза, целясь прищуром Шумеру в висок, то сосед с «дипломатом» вроде бы просто так подворачивал голову — с интересом бросал взгляд как бы в боковое окно.

— И вы, значит, тоже до Пустова? — спросил наконец Дима.

Шумер кивнул.

— И Иисус Христос вам как бы родственник? — спросил сосед с «дипломатом».

— Нет.

— Кто же вы тогда? — свесился с полки волосатый парень.

— Человек.

Парень фыркнул.

— Ага, мы только что были этому свидетелями.

Полный мужчина с беспокойством наклонился к соседу с «дипломатом».

— Это игра такая? — спросил он. — Вы во что-то играете? В исторические личности?

— А вы ничего не чувствовали, когда спали? — в ответ спросил тот.

— Нет. В голове сейчас звенит, разве что. Я просто хорошо сплю, а просыпаюсь мгновенно. У меня, знаете, нет такого, чтобы дремать. Свойство организма. Выключатель срабатывает — сплю, срабатывает в обратную сторону — просыпаюсь. Многие удивляются, не верят, что такое возможно.

— Это все розыгрыш, — сказал Дима.

Шумер улыбнулся и кивнул.

— Постойте, — сказал мужчина с «дипломатом», — он же был избит. Вас же избили эти… — обернулся он, разглядывая Шумерово лицо. — Я, правда, уже сомневаюсь…

— Извините, — сказал вдруг старший лейтенант, — хочу спросить: про бессмертие — правда?

По проходу протопала тетка с сумкой, за ней, покручивая дубинкой, прошел сержант дорожной полиции. Снаружи над лесами и пустыми пространствами, заросшими сухой прошлогодней травой, плыли низкие облака.

Шумер пожал плечами.

— Каждый человек в некотором роде бессмертен.

— Это софистика. А вот то, что мы слышали…

Шумер улыбнулся.

— Мысли. Вслух.

— Так вы экстрасенс или имеете эту… божественную природу? — спросил парень с верхней полки.

— Самому не смешно? — поднял глаза Шумер.

— Нет.

— Не думаю, что есть связь.

— Ясно, — насмешливо сказал парень, — а я уж подумал, что вы таким образом апостолов набираете.

— Это еще смешнее, — сказал Шумер. — Кто последует за мной?

Стало тихо. Словно издалека долетал шум с мест за переборками. Дима отвернулся к окну. Полный пассажир, сидящий напротив Шумера, потупился. Старлей переглянулся с женой. Волосатый парень с верхней полки с усмешкой произнес:

— Ну, не, я помню, что там дальше было.

Он отклонился, пропал, стукнув в жесткий каркас пяткой.

— Извините, — сказал, привстав и обращаясь к «полочнику», мужчина с «дипломатом», — но там были римляне, и, вообще, совсем другая страна, зелоты, фарисеи.

— Во-во, — сказал парень. — А у нас будет полиция, попы и бандиты.

Мужчина с «дипломатом» сел.

— Я не могу, — сказал он растеряно, — у меня аудит.

Шумер улыбнулся.

— Я не в претензии.

— Но у меня номер в гостинице, двухместный. Если вам негде жить… Это было бы замечательно, если б вы поселились вместе со мной!

— У меня есть, где жить, — сказал Шумер.

— Я серьезно, — горячо заверил его мужчина с «дипломатом». — У меня забронировано на две недели.

— Я тоже.

На мгновение закрыв глаза, Шумер воссоздал в памяти старый двухэтажный дом, потрескавшуюся штукатурку, неряшливую побелку стен, электрические провода на фарфоровых «роликах», пролет деревянной лестницы к деревянной двери.

Там, за дверью — его квартира.

Старенькие обои. Пожелтевшие. Какой на них был узор, уже и не видится так ясно. Кажется, какие-то голубенькие лепестки в ромбиках золоченых пересекающихся линий. Угол ободран и аккуратно подклеен. У самого входа — тумбочка, в ящичек которой складывали ключи и носовые платки. Нынешняя тумбочка, темного дерева, — третья или даже четвертая инкарнация. Первая имела аптечный белый цвет. Вешалка и антресоли. Наверху — шапки. Рыжая, лисья — женская, мужская меховая «ушанка», кожаный шлем с очками-консервами и шляпа-канотье, потерявшая товарный вид.

Половичок упирается в простенок. Третья справа половица скрипит, если на ней прыгнуть. Простенок занят отрывным календарем и часами-ходиками. Из-за старого комода выглядывает зеркало, бог его знает откуда притащенное. Оно целиковое, от пола до потолка, в тяжелой деревянной раме, выкрашенной коричневой краской.

От зеркала пахнет клопами. А, может, морилкой. В детстве оно притягивало Шумера. Зеркало, видимо, было бракованным и часто искажало пропорции в него глядящего. Однажды оно здорово испугало его, отразив голову желтоватым, вспухшим на тоненькой шее пузырем. Бам-м! — и лопнет.

По коридору налево находятся кухня и кладовка. Кухня совсем крохотная, но с печью. Зато кладовка — вполовину кухни. В другом конце — три комнаты, и одна из них сквозная. В ответвлении — туалет.

Обои везде одинаковые, голубенькие лепестки. Только в сквозной, где жил отцов брат, старший, полно плакатов. Боярский. Пугачева. «Верасы». Патлатые парни с гитарами в рубашках с отрытым воротом и в брюках-клеш. Не «Битлз», нет, не «Битлз».

Старенькая мебель, матерчатые диваны, кровати с железными спинками, журнальный столик, торшер, серванты светлый и темный, разведенные по разным комнатам. Гравюры. На них олень, город на берегу реки, девушка с кувшином.