Возвращение в Прованс

– «…Ракель встретила фон Шлейгеля в особняке Хёссов. Гестаповец начал расспрашивать ее о брате. Ракель рассказывала мне о родных: они выращивали лаванду в Провансе, но в тот самый день, когда арестовали всю семью, брат исчез. Его зовут Люк Боне; я запомнила это имя, потому что мы рассказывали друг другу о наших родных, чтобы те, кто выживет, смогли сообщить родственникам о судьбе близких. Ракель очень гордилась братом.

Как выяснилось из вопросов фон Шлейгеля, гестаповец охотился за участником французского Сопротивления по фамилии Боне, и Ракель догадывалась, что это был Люк, которому удалось сбежать. Так вот, в тот день на поверке именно фон Шлейгель заставил надзирателя выкрикнуть имя Ракель. Она отдала мне свою скрипку и наказала держаться до последнего. Я помню, что гестаповец что-то сказал Ракель, когда ее сажали в кузов грузовика. Она что-то с вызовом ответила фон Шлейгелю, и это его очень встревожило, он испуганно заморгал, выронил монокль. Эта сцена мне запомнилась, потому что у меня на такое не хватило бы смелости. Я точно знаю, что Ракель погибла. Когда грузовик вернулся, в кузове лежала гора вещей, и я заметила среди них красную косынку Ракель…»

Макс замолчал и внимательно взглянул на Николя. Хорошее настроение приятеля улетучилось.

– У меня нет слов, – выдохнул он.

– Знаешь, в показаниях Алисы Завадской обнаружилась одна очень существенная деталь…

– Послушай, не лезь, – взмолился Николя. – Ну чего ты добиваешься? Люди стараются забыть об ужасах войны, они же не фигуры на шахматной доске. Я понимаю, тебя увлекает история, но ты уже все разузнал об отце. Расследовать это дальше не имеет смысла. Лучше никому не станет. Я сам от услышанного в ужасе.

Макс знал, что Николя прав: не стоит ворошить прошлое, особенно то, что не имело отношения к отцу. Однако же сердце Макса гулко билось, он намеревался завершить начатое расследование.

– Все это случилось двадцать лет назад, и сейчас выяснение истины не принесет ничего, кроме горя и боли, – настаивал Николя.

Макс медленно, рассудительно заметил:

– Где-то в Австралии живет человек, связанный с моим отцом, с Лизеттой и фон Шлейгелем. Его зовут Люк Боне, или Лукас Равенсбург, или Люк Рэйвенс – неважно. Он-то и есть самый главный во всей этой истории. Особенно потому, что он – свидетель смерти моего отца. Вдобавок, он связан с Ракель, о которой я почему-то не могу забыть. Я обязан рассказать ему о последних днях жизни его сестры.

– А как же Лизетта? Она ведь просила тебя не вовлекать мужа в твое расследование, не ворошить прошлого. Килиана не воскресить!

– Я должен знать, что произошло между Люком и отцом. Николя, тебе не понять, потому что ты ненавидишь своего отца. А я не знаю, как мне относиться к своему, и пока не выясню это для себя, не успокоюсь…

– Глупости! В этом никто не виноват: ни Лизетта, ни Равенсбург, ни ты сам. Так сложилось, ничего не поделаешь. Я бедняк, ты богач, ну и что? Я ведь не жалуюсь! – воскликнул Николя.

– Что за нелепый довод! – возразил Макс, внутренне осознавая правоту друга. – Равенсбург должен знать, что произошло с его сестрами в Аушвице.

– Да уж, вот узнает, как его сестер отравили «Циклоном Б» в газовой камере Аушвица, так ему сразу станет легче на душе.

– Я напишу еще одно письмо и адресую его Равенсбургу. И на этом закончим.

– Неужели? – с укором спросил Николя. – Макс, ты – будущий юрист, тебя очень интересуют проблемы, связанные с правами человека, и я по голосу слышу, что ты на этом не остановишься. Ты от меня что-то скрываешь. – Он раздраженно поднялся и вышел на кухню, поставить чайник.

Макс и в самом деле изо всех сил боролся с желанием, охватившим его при первом знакомстве с показаниями Алисы Завадской. Его снедало не только любопытство, но и горячее желание восстановить справедливость.

Тишину квартиры нарушало потрескивание поленьев в камине, бульканье закипающего на плите чайника и негромкий смех соседей за стеной, но Максу казалось, что он слышит умоляющий голос Ракель: «Отыщи фон Шлейгеля!»

Часть третья Январь 1964 года

Глава 14

Лизетта, в широкополой белой шляпе и с подносом в руках, осторожно спустилась с холма. В воздухе стоял резкий запах лавандовых кустов, сулящий хороший урожай. Экстракт лаванды стоил дороже золота и пользовался огромным спросом на европейских и американских рынках.

Дженни выросла среди этих пряных запахов: терпкий аромат лаванды, разносившийся на мили вокруг, стал непременной принадлежностью фермы Боне, особенно в январе.

– После сбора урожая поля выглядят совсем иначе, – заметила Дженни.

– Да, они сначала ярко-синие, а потом становятся скучными, бурыми, – кивнула Лизетта.

– И мне очень нравится, что лаванду сажают живописными рядами…

Лизетта очень гордилась способностями дочери. Девочка интересовалась точными науками и естествознанием, но больше всего любила рисовать. Учителя в школе отмечали ее необычный, рано проявившийся талант. Лизетта подозревала, что Дженни со временем станет скучно в Набоуле и в провинциальном захолустье Лонсестона.