Возвращение в Панджруд

— А то! У нас простая повадка: спим долго, едим сладко! А как работать — ой, мамочка-мама, нам нельзя ничего тяжелей калама! Мы не ровня прочим — сидим лясы точим!

Старик с горестным недоумением покачал головой.

— А что же наш эмир, которому подвластен мир? — спросил он. — Как же он такое позволяет, зачем лодырям потакает? Ткач ткет, кожемяка кожи мнет — а что же делает поэт, неужто с ним, болтуном-бездельником, у эмира сладу нет?!

— Э, зачем такое болтать?! — возмутился молодой. — Сначала думай, потом говори, глупыми словами попусту не сори! Наш эмир — герой и храбрец, самый настоящий молодец! Отца-предателя запер в тюрьму — и поделом ему! Да и визиря, подлого Балами, так приласкал, что теперь шкуру — только на ремни! Карматам-изменникам головы порубил, на свои ворота прибил: любуйся, Бухара, с утра и до утра! А сам времени не стал терять, начал страной управлять! Вот спасибо ему, благодетелю, за народ и за веру радетелю! Ведь урожай в Мавераннахре или недород — наш эмир все равно стоит за народ! Если еще шевелятся руки-ноги, должен исправно платить налоги, а кто на свой собственный хлеб падок, тот враг, от него страна придет в упадок! Чтоб расцвел родимый край, последнюю краюху мытарю отдай!..

— У тебя, смотрю, язык без костей, все сказал, только не про гостей, — укорил старик.

— А что про них толковать? Про них толковать — только время терять. Ну, хочешь, все-таки скажу... а еще лучше покажу!.. — с этими словами молодой, неожиданно зло и опасно оскалившись, выхватил из-за пояса длинный нож — и, не говоря худого слова, повалил старика наземь, сел на грудь, замахнулся...

— А-а-а!

Старик крикнул таким отчаянным и страшным голосом, что Шеравкану почудилось, будто молодой и на самом деле лишил его глаза!

— А-а-а! — снова возопил старик.

— Вот теперь давай, иди! — довольным голосом сказал масхарабоз. Он уже вскочил на ноги и теперь вытирал кончик лезвия о полу. — Иди, иди! Да на дорогу хорошенько гляди!.. Да попусту не пыли: вместо того молодого эмира на каждом шагу хвали! Шагай весело, пританцовывай, голову из петли не особенно высовывай! И милостыню не проси, а лишь молитвы возноси!..

Зрители, прежде встречавшие каждую реплику комедиантов веселым смехом, притихли.

Шеравкан боялся посмотреть на Джафара.

Но тот все так же сидел, наклонив голову и прислушиваясь к ходу представления.

Повисла тишина.

Староста, стоявший вместе с мужчинами, скривился и молча воздел руки к небу — должно быть, хотел уже проклясть этих чертовых масхарабозов.

— Да-а-а, — сказал Рудаки. — Веселое у вас представление...

И вдруг на самом деле засмеялся.

Смешок его звучал принужденно, конечно. Но Шеравкан-то ждал, что Джафар — оскорбленный, униженный, разозленный — учинит сейчас что-нибудь такое, что испортит все дело: вскочит, например, и со свойственной ему гневливостью, с бессильным ревом, спотыкаясь и размахивая своей суковатой палкой, кинется на толпу — точь-в-точь ослепленный яростью бык.

А он засмеялся.

— А вот какие гости! — закричал старик, а молодой начал неугомонно прыгать, успевая в прыжке обхватить себя за колени. — Вот какие золотые гости! Вот какие славные люди, несите им каждому баранью голову на отдельном блюде! Вот какой пришел к нам царь-поэт — прежде такого не видывал свет!

Смех смехом, но в голосе масхарабоза явно звучало облегчение: должно быть, тоже понимал, что шутками своими чуть не испортил праздник.

— Го-го-го! — молодой кувыркнулся, встал на голову, пробежался на руках и снова сиганул. — Вот мы сейчас еще проверим, что он за поэт!

Тут же выяснилось, как он хочет это сделать: затеялась мушаира: молодой выкрикнул начало одной газели, старик ответил строкой из другой, начинавшейся на ту же букву.

— Ну?!

— О господи! — с преувеличенной мукой в голосе застонал Рудаки. — Ну не хотят же они, чтобы я...

— Учитель! Позвольте мне!

— О! Верно, верно! — Джафар со смехом покачал головой. — Я с вами соревноваться не буду. Сначала с моим учеником силами померьтесь. Давай, Санавбар!

А тот, вскочив, уже читал ответные строки, да как: звонко, напевно, с выражением:

Если ты — иволга в платье своем простом,
Пусть мое сердце станет тебе гнездом!

Масхарабозов хватило ненадолго, выпросили они несчастье на свою голову: Санавбар отвечал не одной, а сразу тремя или даже четырьмя строками из разных стихотворений разных поэтов, а то еще и по-арабски вспоминал, чем окончательно ставил комедиантов в тупик. Скоро они признали свое поражение и подошли — уже как простые люди, а не актеры — попросить благословения у Царя поэтов.

— Вы уж нас простите, — толковал старик. — Дело наше такое смешливое, сами понимаете... мы не в обиду... благословите, учитель!.. почему не хотите?.. зачем отказываете? Нет, учитель, уж вы благословите, очень просим!..

После недолгого препирательства Джафар все же согласился. Масхарабозы встали на колени, склонились. Поэт прочел фатиху, коснулся каждого.

— Ну, все, — сказал он. — Прощайте. Шеравкан, дай им что-нибудь.

— Что дать? — не понял Шеравкан.

— Ну что? Монету дай.

— Динар?