Возвращение в Панджруд

— Но гораздо глупее, — возразил Назр. — Я даже удивляюсь — от одного отца вроде. Правда, мать у него была арабка.

— Никто в этом разбираться не будет — умнее он тебя или глупее. Важно, что он тоже сын эмира Убиенного.

— И что?

— Назр, ты правда не понимаешь?

— Нет, — Назр бросил на дастархан обглоданную кость. — Не понимаю.

— Хорошо. Говорю прямо. В твое отсутствие могут найтись люди, которым выгодно забыть о том, что истинный эмир — ты. И выкликнуть на царство Мансура. И получить все выгоды этого положения.

— А, ты вот о чем, — Назр зевнул и откинулся на подушки. — Об этом не волнуйся.

— Почему?

— Сегодня всех троих переселили в Кухандиз.

— Боже святый! — изумился Балами. — Ты заточил их в крепость?!

— Ну, “заточил” — это, пожалуй, слишком сильно звучит, — с сомнением сказал Назр. — Но что запер, то правда. Пусть посидят месячишко-другой.

Нуждаться ни в чем не будут. Но и разговоров лишних вести не с кем. Ты ведь это имел в виду? — спросил он, усмехаясь.

Балами только развел руками.

* * *

Неизвестно, чем бы кончился поход, если бы Назр и в самом деле достиг Нишапура, однако Аллаху было угодно, чтобы этого не случилось.

Тем не менее назначенное утро настало, и все до поры до времени пошло своим чередом: трубы заревели, залязгали удила в лошадиных зубах, зашатались, заныли обозные повозки, влекомые понурыми быками, затрепетали бунчуки на концах пик — и эмир Назр, горяча скакуна под алым ковровым чепраком, повел свое войско в дальний край.

Пыль встала в полнеба, а шум, лязг, ржание, скрип колес и топот копыт разлетелись до горизонта.

Впрочем, уже через час не было видно в мареве степи ни коней, ни всадников. Пыль осела, и тишина легла на зеленые весенние окрестности благородной Бухары.

Абу Бакр. Мятеж

Вечерело. Тени оплывших башен вытягивались, ложась на крыши кибиток, лепящихся изнутри городской стены к мощным стенам старой крепости.

В скучных местах время течет медленно.

Кухандиз — скучное место.

Прежде тут хоть десятка полтора всеми забытых узников бытовало, а когда эмир приказал братьев поместить, то всех бедолаг перекинули в Арк, в тамошние зинданы. Оно для них, может, и лучше — к судьям ближе, может, с кем и разберутся наконец — кому плетей, кому со стены полетать, кого, глядишь, и выпустят — на свете ведь всякое бывает.

Прежде хоть изредка оживление случалось, а теперь вообще как на том свете. Высокородные узники молчаливы — что с них взять, пацаны совсем. Сидят, прижухнулись, как птенцы. Думают, небось, как дело повернется, когда вернется эмир из похода. Может быть, прикажет выпустить их, как в праздники люди горлинок выпускают. А то, не приведи Аллах, еще что удумает.

Ох-хо-хо!

Живут царевичи в одном покое. У двери день и ночь стража. Окна узкие, не высунешься. А высунешься, так тоже рад не будешь — стена высокая, внизу ров, лететь до него и лететь. Коли крыльев нету, так шарахнешься, что и костей не соберешь.

Всем необходимым их повар обеспечивает — Абу Бакр. Прежде он гарнизон своим варевом окармливал, а теперь и для царевичей старается. Правда, царевичам продукты из Арка привозят. И готовит им Абу Бакр отдельно... да где же он, чертов сын?!

— Абу Бакр! — хрипло крикнул начальник стражи, сидевший на низком топчане, покрытом ветхим паласом. — Ты меня голодом хочешь уморить?!

— Иду, иду!

И уже через минуту начальник, помешивая щербатой ольховой ложкой в такой же щербатой глиняной миске, недовольно принюхивался к ее содержимому.

— Из чего он эту шурпу варит, мать его так! — буркнул начальник, откладывая ложку, и снова рявкнул: — Абу Бакр!

Повар опять высунулся из-за двери.

— Что?

— Ты из чего шурпу варишь? — грозно спросил начальник. — Почему всегда грязной тряпкой воняет?!

— Ничего не воняет, — возразил Абу Бакр. — Из чего положено, из того и варю. Вам — из ослятины варю, из требухи, а молодым князьям...

— Из ослиной требухи? — сдавленно спросил начальник караула, давя рвотный позыв. — Да я тебя!

— Шучу, шучу! Нормальный баран был... ну, может, староват маленько для казана... настоящий аксакал!.. ему бы в совете муфтиев заседать.

Абу Бакр дико загыкал, нечеловечески запрокинув голову. Выразив таким образом охватившее его веселье, он скрылся в кухне.

— Вот же дурень, а! — с горечью сказал начальник караула. — Никакого сладу с ним. Я б такого дурака никогда в жизни при Кухандизе не оставил. Благородное место — а тут этот олух.

— Старинное место, — подтвердил молодой стражник, деливший с ним трапезу. Миска у него была поменьше, а от края общей лепешки он отщипывал осторожно, с деликатностью.

— Старинное! Не просто старинное. Сам Сияуш построил. — Начальник задумчиво пожевал и пояснил: — Его потом Афрасиаб убил.

— Афрасиаб много силы имел, — подтвердил стражник.

— Две тысячи лет жил, — наставительно сказал начальник, зачерпывая ложкой.

— Сильный был маг, — снова согласился молодой.

— Убил — и закопал, — твердо сказал начальник, не обращая внимания на слова стражника. — Прямо где убил, там и закопал.

Они молча похлебывали шурпу.

— А говорят, он в Рамтине похоронен, — осторожно заметил стражник.

— Так я слышал.