Читаем Возвращение в Панджруд полностью

— Продай товар здесь, деньги поручи кому-нибудь из купцов, они люди честные, передадут твоему племяннику.

— Здесь я получу вчетверо меньше, — заметил Бухари и вдруг фыркнул: — Честные купцы! Знаю я этих честных купцов. Остригут как барана. Нет, нет, нет. Приеду, брошу товар на постоялом дворе, сам к племяннику. Он продаст кимекаб, хорошо заработаем. Пришлю вам денег, — вдохновенно говорил Бухари. Глаза его блуждали: должно быть, он просто описывал встающие перед ним мысленные картины. — Вы наймете повозку...

— Да что ты заладил про эту повозку! — возмутился Джафар. — Не нужна мне никакая повозка. Я пойду пешком.

— Почему?

— Так велел господин Гурган, — Джафар скрипуче рассмеялся. — И пусть весь Мавераннахр знает, какие веления вылетают из уст этого господина. Я буду идти и рассказывать, почему я делаю это!

— Да, но...

— Перестань! — снова вспылил слепец. — Неужели ты не понимаешь? Пешком ли я заявлюсь в Панджруд, на повозке ли прикачу, принесут меня рабы в паланкине или нечистые аджин[25] на ковре-самолете — все это не имеет ровно никакого значения.

Бухари помолчал, обдумывая сказанное.

— Что же тогда имеет значение? — спросил он.

Джафар не ответил — безмолвствовал, упрямо наклонив голову; желваки играли на скулах.

Сверчки голосили на восемь разных ладов, и казалось, что вся их несметная толпа собралась здесь, в этой затхлой комнатенке.

От длительности молчания перехватило горло, и тогда Шеравкан спросил, осторожно тронув слепца за колено:

— Учитель, вам другую пиалу принести?

<p>Спор с паломником. Самад и головы. Душа хивинца</p>

Разбившись о стену, пиала, казалось, разбила и то тяжелое напряжение, что висело в воздухе кельи.

Шахбаз Бухари встряхнулся, голос его если не повеселел, то, по крайней мере, утратил надрывное звучание непоправимого несчастья, и говорил он теперь с Джафаром совершенно обычно — будто тот как был зрячим во время последней их встречи, так им и остался; и Джафар отвечал ему или задавал собственные вопросы точно так же — как будто по-прежнему видел лицо друга, а не томился в кромешной тьме.

Шеравкан тоже чувствовал облегчение.

Однако со второго этажа все это время доносились стоны несчастного хивинца, и было жутко представить, каково ему сейчас приходится — глухой ночью, на чужой стороне, вдали от дома. Эка стонет, бедолага! эка стонет!..

Шеравкан размышлял, почему не помогло лекарство, с таким тщанием приготовленное стариком хаджи. Что может быть полезнее и целительней, чем благодать святого Корана? В конце концов он пришел к выводу, что, скорее всего, хаджи проявил какую-то недобросовестность. Читать-то он читал, конечно, все видели. Но сам в это время, может быть, думал о шурпе и морковке, кто его знает. Выходит, зря ему купец такой хороший чапан подарил.

Когда поели, Бухари, подмигнув Шеравкану, ненадолго вышел, а вернулся с небольшим глиняным кувшином в руках.

— Учитель! — торжественно сказал он, осторожно ставя его на пол. — Как известно, поэту нужно только два сосуда: склянка с чернилами и чаша с вином. Что касается чернил, то сейчас слишком темно, чтобы ими пользоваться. Как вы смотрите на то, чтобы припасть ко второму из упомянутых?

Джафар хмыкнул.

— Ты прав, — сказал он. — Слишком темно. Для тебя еще не рассвело, для меня... — Он осекся и махнул рукой. — Наливай, если не шутишь.

Дело пошло. Шахбаз Бухари то и дело наполнял пиалы. Пробормотав друг другу краткое пожелание благополучия, друзья немедленно их опустошали. Постепенно голоса их становились громче. Шеравкан сидел, прислонившись спиной к стене, и смотрел на огонек каганца, причудливо танцующего на кончике фитиля. Этот маленький гибкий танцовщик был в оранжевой рубахе и голубых шароварах... или, может быть, танцовщица?

Кто-то осторожно постучал в дверь и, выждав секунду, приотворил.

— Входите! — машинально сказал Шеравкан, отводя взгляд от пламени.

На пороге стоял один из паломников, прибывших с караваном. Худой, с лицом морщинистым, как сухой плод джиды, в неверном свете каганца казавшимся и вовсе черным, он, глядя на Джафара и переминаясь, робко попросил:

— Благословите, учитель!

Все молчали.

В конце концов Джафар сказал, наклоняя голову, чтобы лучше слышать:

— Кто это, а? Шахбаз, это он кому?

— Вам, — вздохнул Шахбаз Бухари.

— Мне? — изумленно переспросил слепец. — Подожди! Вы это кому, уважаемый?

— Благословите, учитель! — повторил паломник, стеснительно скаля гнилые зубы.

— Что за глупость! — возмутился Джафар. — Как я могу тебя благословить? Я не мулла, не хаджи, не прилежный богомолец! То есть нет — я, конечно, тоже мулла... не зря я учился когда-то в медресе и толковал Коран почище любого законоведа. Я мулла, ты прав... я и богомолец... ибо на кого нам уповать еще, кроме Бога... и как еще обращаться к нему, если не молитвой? Но видишь ли ты, что у меня в руке? — он протянул перед собой пиалу. — Чаша с вином, запрещенным для нас Мухаммадом, да будет благодать над его родом и сподвижниками.

Запрокинул голову, допил вино и закончил, утирая губы:

Перейти на страницу:

Похожие книги