Возвращение в Панджруд

Он имел в виду тот давний случай, когда направил к Фариду-мукомолу одного упрямого пленного, чтоб тот напугал его как следует: может быть, после этого расскажет о тайных планах своего предводителя. Выслушав разъяснения посыльного, Фарид-мукомол велел привести несчастного, выхватил меч и, не говоря худого слова, единым махом снял с него голову. “Фарид! — воскликнул ошеломленный посыльный. — Что ты сделал? Эмир велел напугать, а не убивать!” Фарид-мукомол вытер клинок о рукав, сунул в ножны и сказал хмуро: “Не знаю, о чем там себе эмир думает. Я не умею пугать иначе”.

— Я и не говорю, что он дурак, — возразил Балами. — Я всего лишь хочу сказать, что он жаден. Ведь это правда?

— Это да, — согласился эмир. — Это правда... Алчность его не знает границ. Жаден — как зыбучий песок: все к себе утянет.

— Вот и пошли к нему человека сказать, что ты не все ему дал. По ошибке. Что у тебя есть еще десять больших пиршественных блюд. Украшенных драгоценными камнями. Дескать, они случайно оказались у тебя в покоях, а не в казнохранилище. Ты забыл. А теперь вспомнил. Дескать, что ж он сидит за своим столом как нищий.

— Да, да...

— И потом!.. — Балами поднял палец. Шейзар знал этот жест: визирю пришла новая мысль. — Ведь его гости, скорее всего, в курсе, что он просил тебя помочь утварью. Ты просто забыл — а они могут подумать, что эмир Назр пожадничал. Поэтому пусть непременно приходит и берет. Чтобы у гостей не создалось о тебе превратного впечатления.

— Да: вроде я за свою репутацию волнуюсь.

— Вот именно. Чтобы у него не было повода отказаться. Ведь речь не о его удобстве, а о твоей щедрости.

— Десять блюд...

— Даже лучше — двадцать.

— Двадцать так двадцать. Я и тридцать могу посулить, мне не жалко... Как думаешь, солдат?

Шейзар вытянулся.

— Не знаю... приказывайте. Пойти сказать про двадцать блюд?

— Нет, нет. Ты мне будешь нужен. Понимаешь? Приготовься.

— Но ты не сможешь прийти к ним просто так, — сказал Балами, кусая губы.

— Что еще?

— Они уже решились на бунт. Они уже преступили. Если ты придешь сломать их планы, и при этом в итоге каждому будет грозить наказание, они просто убьют тебя. Разрешив тем самым все противоречия.

— Не посмеют!

— Им будет некуда деваться. Чтобы выправить в нужную сторону, надо предоставить им хоть какую-нибудь лазейку... понимаешь?

— Хорошо. Я скажу, что всем все прощаю. Что сипах-салар наказан по заслугам, а никого больше не виню. А?

— Не знаю... в твоем прощении им придется еще убедиться... ведь ты останешься эмиром. А ну как передумаешь? Ведь они знают: все, что жжет, можно смягчить или потушить, лишь пламя ненависти не утишить ничем, и пылает оно вечно.

— Ну, начинается, — Назр досадливо отмахнулся и вдруг просиял. — Погоди-ка! Я ведь могу просто-напросто отречься. Я больше не буду эмиром. Посажу вместо себя Нуха! На время, разумеется.

— На время? — повторил Балами, напряженно кусая губы.

— Это их успокоит. Я — отошел от дел. Я — никому не угрожаю. Теперь вместо меня мой сын Нух. У него новая, совершенно свежая, ничем еще не запятнанная память. Все грехи прощены. Все забыто. Начинайте служить заново! Старайтесь! — и он осыплет вас милостями... Разве плохо? Ты моего мальца знаешь. Из него хоть какие лепешки лепи. Послушает отца, все сделает как скажу... как тебе?

— Да, но...

— Что?

— При Нухе есть Гурган.

— Гурган? Этот червяк?! Господи боже мой! Полно тебе!

Балами молчал. Он был бледен. Глаза сияли черными пропастями.

— Ну о чем ты опять думаешь? — раздраженно воскликнул Назр. — Мы не можем медлить. Надо решаться. Ты молчишь — значит, у тебя нет возражений! Эй, кто там!

Не прошло и минуты, как от ворот дворца поскакали посыльные: один помчался к Большому сипах-салару, другие — разыскивать молодого эмира Нуха.

* * *

Одеты гонцы были в красное, и над каждым летел ячий хвост, трепеща на конце вызолоченной пики.

Один, на скаку ловко перевернув, ударил тупым концом в ворота и, подняв коня на дыбы, заорал со всей мочи:

— Открывай гонцу эмира! Великому эмиру Назру есть дело до Фарида-мукомола!

Громадный, разлапистый дом Большого сипах-салара, глубоко укрытый за кущами плодовых деревьев, отозвался не сразу; в саду горланили нетрезвые голоса, трещали костры; со всех сторон тянуло дымом, чадом мясного жарева и горящего жира.

Однако это решительное требование было все же услышано. Ворота заскрипели, раскрываясь.

— Большого сипах-салара к эмиру! — снова крикнул гонец, горяча коня и труся ячьим хвостом в холодное хмурое небо. — К великому эмиру Назру!

Через минуту появился сам Фарид-мукомол.

— В чем дело? — хмуро спросил он.

Гонец был в седле, Великий сипах-салар пеш, но глядели они друг на друга почти вровень.

— Великий эмир Назр прислал сказать, что невольно ввел тебя в заблуждение! — кривясь от натуги, проорал гонец.

— Да не вопи ты так, ради всего святого! Какое еще, к аллаху, заблуждение?!

— Невольное заблуждение! Нерасторопные слуги виноваты! Эмир нашел в покоях тридцать золотых блюд!

— Тридцать золотых блюд? — недоверчиво переспросил Большой сипах-салар.

— С драгоценными камнями!

— Камнями?..