Возвращение в Москву

– Лучше бы ты, княжна, рыдала, – растерялась Елена Львовна, – лучше бы ты рыдала, чем вот так всухую рассыпаться, не знаю из-за чего. Билеты какие-то… Слишком она, видите ли, счастлива, перцу ей под хвост… Билеты не проблема, Ирка, но я вправе знать, что стряслось. У тебя такой вид, будто ты убила кого-нибудь или сама собираешься… того, в мир иной, по собственной воле. Или повстречалась с нежитью. Или это вообще не ты, а фантом на мою голову. Ну?!

– Ну, – вяло кивнула Ирина Владимировна. – Ну, фантом. Фантомная боль. Хроническая. Прозябала эта боль чуть не двадцать лет, и ничего, а теперь вот ожила, разгорелась дымным пламенем, как лежалая ветошь, как мусор… Леночка, у меня просто не выговаривается, прости, прости!

– Черт! Ирка, ты что, кого-то… кого-то встретила? Боюсь догадываться… – заметалась Елена Львовна. – Не хватало еще. Но ведь и правда: почти двадцать лет… Быть не может, Ирка, чтобы ты… Ну скажи, что я дура, что ошибаюсь, что ничего подобного, что я брежу как сивая кобыла!

– Леночка, ты никогда не бредишь, – вздохнула Ирина Владимировна. – Ты у нас девушка на редкость здоровая. И ты действительно имеешь право знать, солнышко. Прости меня, пожалуйста. Так вот. На книжном базаре я встретила – его, вот именно, и сразу узнала, несмотря на – как бы это помягче сказать? – несмотря на то, что годы его не пощадили. Одним словом, Леночка, встретила и узнала, и он меня тоже узнал. Вот так-то.

– Валентин?! Да? Валька Московцев?!

– Валентин. Собственной персоной. Он всегда любил покопаться в книгах, вот и… прилетела пчелка на мед. В смысле, Валентин на книжную ярмарку, не мог он ее миновать. Смотрел такую папку-альбом – подборку факсимиле древнерусских летописных листов, какое-то невозможно дорогое издание, экспортный вариант, чуть не коллекционное, а я на него налетела – толкнули. Он не удержал, листы посыпались, их потоптали, вышел почти скандал – все вокруг ахали и шипели, продавщица в истерике грозилась милицию позвать и обвиняла в хулиганстве. А он все молчал и на меня смотрел как на привидение. Потом схватил за руку и потащил. Мы от милиции сбежали, одним словом. Думаю, что если бы все вышло по-другому, без публичного скандала, то ничего и не… состоялось бы. Встретились бы и разошлись, может быть даже сделали вид, что не узнали друг друга. А так – схватил за руку, и все, Леночка, и все, я пропала. Будто кнопку нажал, и все эти годы рухнули, как шаткая декорация. Будто я мою жизнь, мой мир, мои привязанности рисовала на плоском листе картона, а не проживала, не чувствовала.

– И? Что же? Неужели ты?..

– Вот я и сама себя спрашиваю: неужели я?.. И я ли это? Как сон, Леночка. Как дурной, страшный, беспокойный сон. Зачем? Зачем?! Я натворила дел, Ленка! Господи, натворила! Надо уехать.

– Ирка, ты только не паникуй, – уговаривала подругу Елена Львовна, дама со здоровыми, а следовательно, более-менее растяжимыми моральными принципами. – Ну случилось, ну подхватила стихия, с кем не бывает…

– Со мной не бывает, Ленка, несмотря на твою уверенность в том, что меня раздирают страсти.

– Ирочка, ну что такого? Будто вы в первый раз. Да, да, я понимаю – время, двадцать лет минуло, все изменилось, но…

– Именно что в первый раз, Ленка! – перебила Ирина Владимировна. – Вот именно что! С ним – первый! И как будто бы первый вообще, – еле слышно добавила она.

А Елена Львовна, очумев от подружкиного признания, всплеснула руками и высказалась совершенно по-площадному, что в семьдесят пятом году в устах такой лощеной дамы звучало сюрреалистично.

– Лучше и не скажешь, Элен, – вздохнула Ирина Владимировна, нисколько, казалось, не шокированная Леночкиным нецензурным восклицанием. – Совершенно с тобой согласна.

– Ирка, но я была уверена, что у вас с ним все состоялось тогда, да и платье это подаренное… А потом, я думала, он отказался жениться, как это случается с эгоистичными инфантильными мальчиками, и у тебя – травма на всю жизнь. А оказывается…

– Что оказывается, Леночка?

– Оказывается, что не была поставлена точка, вот и все. И ты жила все эти годы, как маньячка, в тайной надежде на осуществление желаемого. Но теперь-то, я надеюсь, все кончено? Тебе просто надо успокоиться, и ты поймешь, что случившееся к лучшему, и, как бы это сказать, исцелишься.

– Исцелюсь? Ленка, хуже некуда. Как было, так и осталось, вот в чем беда. Все отвратительно.

– Что именно отвратительно, душа моя?

– Ну, я тебе с начала расскажу, попробую. Тогда была любовь. Я знала, что он слабенький, хилый душою и привирает частенько. Но красиво привирал, мне нравились сказки. Мне все нравилось: и что он такой эрудированный, умный, вроде бы красивый, и цветочки-букетики, и долгие прогулки по Москве, и потом платье это, и хмельные поцелуйчики. В прямом смысле хмельные, от него часто пахло коньяком, вином, крепкими коктейлями или чем там еще – одним словом, перегаром, ты знаешь. И книги, книги, бесчисленные желтые страницы в букинистических магазинах.