Возвращение в «Кресты»

Потом, освободившись, Миха пасся при Артеме Стилете. А потом… потом – всплыло вдруг у меня в больной голове – Ворсистому перерезали горло в какой-то дурацкой «копейке». Неужто выходили?! Как Остапа Бендера после вероломного нападения Кисы Воробьянинова в финале «Двенадцати стульев». Я попытался отыскать на его шее шрам, но среди этих идиотских татуировок рассмотреть что-либо было на расстоянии невозможно, а когда он, наконец, наклонился, у меня уже слезились глаза от напряжения. Выходит, жив! И отыскал его где-то Карабас для своих нужд, или в самом деле загремел Миха по-новому. Так или иначе – но и он в команде моего неведомого противника, а на моей стороне здесь пока никого!

– Лежал я здесь уже как-то… Восемь лет назад, – сказал я тихо, чтобы не тревожить голову: каждый громкий звук отдавался по всем ее закоулкам – и замер, ожидая – что он на это скажет. Признает – не признает!

– И что? – спросил Миха.

– И то. Ты здесь тогда тоже рулил.

– Я-то, может, и рулил. Но ты-то здесь при чем? – не понимал Ворсистый.

– А я здесь тогда тоже лежал… – повторил я. – С распоротым брюхом. После пресс-хаты.

– Да… – расстроенно протянул Ворсистый. – Передавали мне, что у тебя с головкой беда, но не думал, что так все плохо… Я тебе о чем только что рассказывал, а? О своей феноменальной памяти. Еще раз повторяю – не помню я тебя и никогда раньше не видел. Видел бы – запомнил! А ты че-то все гонишь, гонишь…

– Меня тогда Костоправом звали, – пояснил я. – Ты тут за лазаретом смотрел. А еще сестричка здесь работала. Олей звали. Маленькая такая брюнетка. И халатик розовый…

Ворсистый настороженно примолк. Он явно был озадачен:

– Оля, розовый халатик… Она и сейчас здесь работает. Смена сегодня не ее. Завтра в утро должна заступить.

Теперь уже поражен был я. Еще один «гарантированно» мертвый человек возник из прошлого. Оля просто не могла быть жива – и вот поди ж ты! «Завтра в утро должна заступить».

Ворсистый заметил перемену, происшедшую в моем настроении, но истолковал ее по-своему:

– Вот у нее и спросим, кто ты есть такой, раз уж вы с ней такие давние знакомые, – сказал он со значением.

– Оля Стрелкова?! – спросил я, чтобы уточнить: мало ли медсестер по имени Оля носит розовый халатик?

– Она самая, брателла! Ох, какая женщина, какая женщина! – пропел он. – Мне б такую!

Да, задал Ворсистый мне задачу… Теперь было о чем поразмыслить.

Итак, Оля, которую я давно уже похоронил, тоже живет и здравствует. И работает в той же самой тюремной больничке имени Газа. Впрочем, что об этом думать! Вон их тут сколько, бывших покойников. Я как-то даже начал к этому привыкать…

Нас с Олей связывали странные отношения. С одной стороны, у нас когда-то была страсть. И наши встречи всегда развивались в бурные романы. С другой стороны, на ее душе был тяжкий груз предательства. Именно по ее вине я оказался тогда снова на зоне. И если медсестра Оля Стрелкова в самом деле жива (а какой резон Ворсистому лгать?!)… Тогда не знаю – как мы сможем смотреть друг другу в глаза!

Но поговорить с ней, так или иначе, я был должен – от Оли можно многое узнать. Так же, как предает меня, она может «проболтаться» и о том, кто ее подослал на этот раз. И зачем! Нет, все-таки в первую очередь – кто! Оч-чень хотелось узнать, кто же это за такой Карабас-Барабас – мать его так и разэтак десять раз!

Задачка с Олей была не единственной, которую пришлось решать мне после своего «пробуждения» в больничке. Задачек было много, но на решение многих из них времени можно было не тратить: под рукой всегда была говорящая шпаргалка. Татуированная и никогда не затыкающаяся. Ворсистый всегда был в курсе. А если и не в курсе, то «имел кое-что подумать на этот счет» – так он сам говорил, старательно изображая мифический еврейский акцент.

– Ты, Ворсистый, над текстом поработай, – советовал я ему. – Подбери слова, чтобы было где вдоволь пограссировать.

– Чего поделать? – подозрительно переспрашивал Ворсистый и переходил на кавказский акцент: – «В маем доме пАпрашу нэ виражацца!». Ты, Лекарь, не умничай, высшим образованием перед нами не тряси! – продолжал Ворсистый уже просто по-русски. – Ты на чисто русском языке скажи, че хотел. Чтобы тебя все тут поняли, да? А не ты один. Че понту с самим собой разговаривать?

– Ну, картавить, то есть, – пояснил я. – Для пущей выразительности.

– А… – успокоился Ворсистый и снова перешел на акцент, на этот раз на среднеазиатский: – Так би сразу и сказа-ал…

– Ты мне, узбек ворсистый, вот что скажи, – обратился к нему я, чтобы решить для себя одну из задачек. – Откуда на мне эта роскошная одежда? И где мое тряпье, в котором я в «Кресты» въехал? Не в курсах?