Возвращение в грядущее

— Очень просто, уважаемый профессор. У Вязова вышла из строя радиоаппаратура, передающая в радиодиапазоне, но у него остался реактивный двигатель скафандра. Длинные и короткие его запуски давали возможность сигнализации по двоичной системе азбуки Морзе. Эти сигналы доступны земным радиотелескопам, на что мог рассчитывать наш космонавт.

— Я боюсь, что оптимистический вывод академика Зернова, к которому я отношусь с предельным уважением, все же несколько утопичен, — возразил профессор Гамильтон. — Как известно, запас кислорода в скафандре и для дыхания, и для сгорания топлива общий. Как же можно представить себе, что живой человек пойдет на самоубийственный расход кислорода, предназначенного для дыхания, использовав его для запусков двигателя, которые якобы будут расценены на Земле как сигналы? Не кажется ли уважаемым членам Всемирного Звездного комитета такое допущение просто невероятным? Каждый, кто знает человеческую натуру, отвергнет его!

— А какая человеческая натура, по мнению уважаемого профессора Гамильтона, способна спрыгнуть с головокружительной высоты двухъярусного моста в воду, чтобы спасти утопающих? Какая человеческая натура, по его мнению, способна, рискуя жизнью, отправиться в спасательный рейс за пропавшим звездолетом, с малым шансом вернуться на Землю? Какая человеческая натура, по его мнению, могла решиться, подобно нашим предкам, собственным телом закрыть амбразуру огнедышащего дота, дабы спасти атакующих товарищей?

— Возможно, я ошибаюсь, — смущенно отметил Гамильтон. — Но я говорю о привычном; если мы имеем дело действительно с чем-то необыкновенным, то я готов допустить самое необычное толкование событий, лишь бы оно все-таки было достоверным.

— Неужели не достоверно, что передача велась на русском языке, а не на марсианском или сатурнианском, если они существуют, что передано слово, отражающее не только упование Вязова на спасение, но и совпадающее с именем любимой им девушки Надежды, Нади… я готов раскрыть секрет, моей внучки Надежды Крыловой, студентки Московского университета.

— О-о! — поднял руки профессор Гамильтон. — Это самое убедительное для меня доказательство! Теперь я готов поверить тому, что предполагаемые «инопланетяне» оказались нашим землянином, что ортодоксальную науку и почтенных консерваторов от нее должно больше устроить, нежели новый вариант «маленьких зеленых человечков», контакт с которыми опровергался уже не раз!

После этой дискуссии Звездным комитетом были приняты энергичные меры. Полученные по его запросу данные от профессоров Хьюша и Белл сообщены находящимся в космосе после тарана Бережного космолетам с приказом выйти на орбиту терпящего бедствие и, может быть, еще живого космонавта.

Когда Никита Вязов включил реактивные двигатели, он сделал это вовсе не в порыве отчаяния, а после зрелого размышления. Из двух шансов на спасение: безвольно ждать, дольше дыша, или дать о себе знать, пусть и ценой сокращения запасов кислорода, он, как человек действия, выбрал последнее.

Включая и выключая реактивный двигатель скафандра, он позволил земным радиотелескопам, непрерывно исследующим небосвод в диапазонах волн, включая инфракрасные, зафиксировать на околоземной орбите вспышки пламени реактивных дюз, а в длительности этих вспышек он закодировал свое послание. Ему помогло воспоминание о полярниках, унесенных на льдине в океан. Они воспользовались мотком проволоки, который догадались растягивать и сматывать по коду азбуки Морзе, что и было принято радиолокаторами.[11]

У Вязова не было проволоки или какого-либо металлического предмета, который отразился бы на экранах локаторов, но вызвать хотя бы раз ряд тепловых вспышек он мог, правда, уже не повторяя своего сообщения и переходя теперь уже на экономное дыхание с задержкой. Сначала двадцать секунд замедленный вдох, потом задержка дыхания той же длительности и затем опять двадцатисекундный выдох. Но и это было слишком частым дыханием. Нужно было еще растянуть его, как это умеют делать йоги. Ведь позволяли же некоторые из них зарывать себя в землю, где дышать нечем, а потом, откопанные, представали как ни в чем не бывало перед потрясенной толпой.

Вязов всегда тренировал себя, чтобы походить на них. Мог пять минут пробыть под водой (в былые времена стал бы неплохим ловцом жемчуга). Без этой тренировки ему не протянуть бы теперь!

Но одной задержки дыхания, считая себя закопанным в землю, было мало, требовалось еще и занять себя, отвлечь от поступающего отчаяния, ослабления воли, сознания безысходности!

Спасти его должна была Надежда!

И он решил написать сонет о всем том, что он вкладывал в это воскрешающее его слово (но сердечную тайну сохранив!).

Вязов никогда не считал себя поэтом, ограничиваясь каламбурами, которые иной раз приходили ему в голову. Но он любил поэзию, зачитывался сонетами Шекспира.