Возвращение в грядущее

Уложив старца в постель под пологом и сам устроясь на жестком ложе рядом, Мартий поведал, что, стоя за спинкой его стула, он сочинил « Мрачный сонет»,и прочитал его шепотом:

Есть люди — дрянь,
Плевка не стоят.
Куда ни глянь
То гад, то сто их!
Забыли честь
И совесть тоже.
Лжецов не счесть,
А Ложь все может.
Для них цветы
Всего лишь краска,
Идей святых свет
Только маска.
Так почему я верю,
Что не подобен зверю?

Пифий только молча покачал головой.

Мартий встал, погасил светильник, снова лег, но долго не мог уснуть. Слышал, как ворочается Пифий, тоже не спит.

В отведенной им комнате было темно. Ни одна звезда не заглядывала в узорчатое окно. Небо затянуло тучами.

А Мартий все думал, что мало сочинить стихи, надо еще как-то действовать. Но как?

А наутро тот же папиец св. Двора в алой мантии вкрадчивым голосом напомнил о начале церковного диспута в соборе св. Камения, величайшем из всех храмов на Земле.

Ораторы должны были выступать с кафедры возле алтаря, поражающего своей громоздкой пышностью, расточительным убранством из драгоценных металлов и сверкающих каменьев, золотой причудливой вязью папийских ворот, за которыми ощущалась небесная даль блаженства.

Диспут начал златослов Эккий, говоривший то громовым, то затаенным голосом.

— Милость всевышнего не ограничена ничем! Человек не мог бы существовать на Землии без надежды на прощение своих грехов, вольных или невольных. Святое прощение — это высшее проявление всевышней милости и доброты. Сомнение в этом преступно, и сомневающихся надлежит увещевать, как принято в нашей святой папийской церкви, твердой, как скала, веры, возглавляемой отцом и другом свято верующих Великопастырем всех времен и народов папием И Скалием.

Эта мысль на все лады повторялась последующими ораторами — в пурпуровых, алых мантиях или серых сутанах, — заканчивающими свои выступления безудержными славословиями в адрес Великопастыря всех времен и народов, золоченая статуя которого красовалась у папийских золотых ворот.

И Скалий слушал, сидя на балконе, как еще одна, живая, статуя, один среди пустующих с ним рядом мест. Его суровое, обезображенное давней болезнью лицо не отражало ничего. Оно казалось отрешенным. Но ни одно слово ораторов не прошло мимо его чуть оттопыренных ушей. Ему крайне важно было закончить диспут утверждением, что война стоит денег, в частности, подносимых за святое прощение. И слухи об отмене платы за него должны умолкнуть.

Диспут длился целых две недели и подходил к концу, наставала очередь Пифия. Мартий бережно ухаживал за ним и в последний день предусмотрительно имел долгую беседу с Кладием, передавшим приказание Mapтия тритцам, которые должны были (по заданию Дордия) охранять карету Пифия на обратном пути. Пифий при помощи Мартия взошел на кафедру.

— Святое прощение, — начал он, — берет свое начало с мученической смерти божественного Добрия, который, уча Добру, простил умирающего рядом с ним разбойника. Однако он не взял с того никакой платы за прощение, а потому оно и было святым.

Гул раздался под сводами храма св. Камения.

Пифий взмахнул руками, глотнул воздуха и пошатнулся, словно гневный взор с балкона молнией сразил его.

Мартий подхватил Пифия. Птипапий открывал рот, но звуки не вылетали из его горла.

И тогда И Скалий внятно произнес:

— Пусть монах, что рядом с ним, повторяет слова немощного оратора.

Благодаря замечательным звукопередающим особенностям собора тихий голос папия был услышан всеми.

Мартий Лютый, которому выпало на долю говорить в соборе св. Камения вместо птипапия Пифия, стал уже совершенно иным человеком, чем тот, кто видел в звездном небе две двигающиеся звездочки. Перенесенные потрясения, горькие думы и беседы с Пифием, невысказанные сомнения которого ощущались Мартием, сделали из деревенского парня гневного обличителя, готового стать вождем, ниспровергающим догмы пережившей себя папийской религии, скорее Зла, чем Добра.

Несколько лет споров не дали бы того результата, который принесли невзгоды, выпавшие на долю Мартия, в котором папий И Скалий не мог подозревать опасного противника, а Мартий стал им. И создавшееся положение решил использовать немедленно.

С кафедры зазвучал его ясный голос: