Возвращение в джунгли

– Я ни в чем не виноват, – заявил он спокойно. – Я только защищался. Не знаю, почему женщина сказала вам то, что она сказала. Она не должна ничего иметь против меня, потому что я ни разу не видал ее, пока не вошел в эту комнату, привлеченный ее криками о помощи.

– Хорошо, хорошо, – сказал один из полицейских, – на то есть судьи, чтоб выслушать все это, – и он двинулся вперед, чтобы положить руку на плечо Тарзана. В следующее мгновение он лежал, скорчившись в углу комнаты, а когда его товарищи бросились на человека-обезьяну, они испытали на себе то же, что только что перед тем испытали апаши. Он расправился с ними так быстро и грубо, что они не успели даже вытащить свои револьверы.

В течение короткого боя Тарзан обратил внимание на открытое окно и, по ту сторону окна, на что-то – не то дерево, не то телеграфный столб – он не мог хорошенько разобрать. Когда последний полицейский был брошен на пол, один из его товарищей, успевший вытащить револьвер, выстрелил в Тарзана. Он дал промах, а раньше, чем он успел выстрелить вторично, Тарзан сбросил лампу с камина, – комната погрузилась во мрак.

Вслед за этим присутствующие увидели, как легкая фигура прыгнула на подоконник раскрытого окна и одним прыжком, как пантера, перенеслась на столб по ту сторону улицы. Когда полицейские оправились и спустились на улицу, их пленника нигде не было видно.

Нельзя сказать, чтобы они очень кротко обошлись с женщиной и с теми из мужчин, которые не удрали, когда они доставили их в участок; теперь они представляли собой очень жалкий и потрепанный полицейский отряд. Им не улыбалась перспектива донести начальству, что один невооруженный человек всех их разбросал по полу и затем исчез с такой легкостью, будто их тут и вовсе не было.

Полицейский, остававшийся на улице, клялся, что никто не выпрыгнул из окна и не вышел из дому со времени их прихода. Его товарищи склонны были думать, что он лжет, но доказательств у них не было.

Спустившись со столба за окном, Тарзан, повинуясь инстинкту джунглей, посмотрел вниз раньше, чем спуститься. И он был прав – внизу, у самого столба, стоял полицейский. Вверху не было никого, и Тарзан полез вверх. Верхушка столба была вровень с крышей дома; мускулам, которые годами помогали ему перебрасываться с одного дерева на другое в девственных лесах его родины, ничего не стоило перенести его через пространство, отделяющее столб от крыши. С одного здания он перебрался на другое, пока на одном из перекрестков не заметил такого же столба, по которому он и спустился.

Несколько пролетов он быстро пробежал. Затем зашел в маленькое ночное кафе и в умывальной комнате смыл и счистил с рук и с платья все следы своего путешествия по крышам. Выйдя оттуда через несколько минут, он медленно, шагом праздношатающегося, направился домой.

Недалеко от дома, когда он пересекал ярко освещенный бульвар и ему пришлось приостановиться под блестяще освещенной аркой, пропуская приближающийся лимузин, он услышал, как нежный женский голос окликнул его по имени. Подняв глаза, он встретил улыбающийся взгляд Ольги де Куд, наклонившейся вперед с заднего сиденья автомобиля. Он низко поклонился, отвечая на ее дружеское приветствие. Когда он выпрямился, автомобиль был уже далеко.

– Роков и графиня де Куд – две встречи в один вечер, – рассуждал он сам с собой. – Париж, очевидно, не так уж велик.

IV ГРАФИНЯ ОБЪЯСНЯЕТ

– Ваш Париж гораздо опаснее моих диких джунглей, Поль, – заключил Тарзан на другой день свой рассказ о вчерашнем приключении с апашами и полицией на улице Моль. – Зачем они заманили меня? Разве они были голодны?

Д'Арно изобразил притворный ужас, но не мог не рассмеяться наивному вопросу.

– Трудно отказаться от мерки джунглей и рассуждать, исходя из навыков цивилизованных людей, неправда ли, друг мой? – шутливо справился он.

– Цивилизованные навыки, – боже упаси, – проворчал Тарзан. – Правила джунглей не допускают бесцельных жестокостей. Там мы убиваем ради пищи, из самозашиты, или сражаясь за своих подруг и защищая детенышей. Всегда, как видите, в полном согласии с нашим высшим естественным законом. А здесь! Фи! Ваш культурный человек более жесток, чем звери. Он убивает шутя и, хуже того, он пользуется благородным чувством, чувством братства, чтобы заманить свою жертву. Ведь я спешил в ту комнату, где меня поджидали убийцы, в ответ на зов о помощи человека.

Я не понял сразу, я долго не мог понять, как женщина могла пасть так низко, чтобы зовом своим влечь на смерть человека, готового защитить ее. Но, очевидно, дело обстояло именно так, в этом убеждает и участие Рокова, и то, как женщина позже отреклась от меня перед полицией. Роков, очевидно, знал, что я часто прохожу по улице Моль. Он устроил засаду, разработав весь план до мельчайших деталей, вплоть до того, что должна была говорить женщина в случае, если бы что-нибудь помешало выполнению программы. Все это теперь совершенно ясно для меня.