— Вить! Спать надо больше и регулярнее. По какой ещё Библии? Ты что?
— Ну, как же! — смутить Сандлера было невозможно. — Там же тоже: злой дух взбунтовался против Бога, тот его низверг на землю. Разве не так? Я только не помню, есть ли там что-то про этих самых лестригонов...
— Где, в Библии? Нет, конечно. Лестригоны, как думали до сих пор, вообще мифический народ, действительно очень агрессивный, обитавший, якобы, где-то не севере. Они и вправду были мощные, громадные и очень воинственные.
— Помню! — в трубке заскрипело и что-то шлёпнулось. — Блин! Стулья стали делать... Майкл! Я вспомнил: они в «Одиссее» упоминаются. Им там Одиссей глаза выкалывал.
Михаил, не выдержал и прыснул, испуганно косясь на жену. — Всё перезабыл, коллега! Глаза Одиссей выкалывал циклопу. И не глаза, а один глаз. А лестригоны ему просто корабли топили — каменюгами забрасывали. Что до Библии, то я тоже подумал об этом. Получается — свидетельство. И имя демона... Фсатан.
— Точно! — подхватил Сандлер, — Сатана, то бишь. Так что, может, всё так и было?
— Как в романе? Профессор уверен, что описаны подлинные события.
Стул на том конце провода опять заскрипел.
— Да не только, как в романе... Как в Библии.
Миша снова засмеялся:
— А других доказательств тебе мало? Слушай, Витька, ну тебя в баню — я спать хочу! Давай созвонимся вечером, а я до того позвоню профессору. Может, махнём к нему.
Однако уснуть Ларионову уже не удалось. Он не стал выключать свет и какое-то время лежал, закинув руки за голову, вслушиваясь в мерное дыхание Ани. Кажется, она снова уснула.
Он протянул руку, взял со столика кипу белых листов и, отложив примерно половину, нашёл нужное место.
Войско лестригонов высадилось между двумя рукавами нижнего Нила, в том месте дельты, где рощи и возделанные поля далеко отступали от морской границы и где от пологого морского берега, обрамленного торчащими из воды редкими красноватыми скалами, на пять-шесть стадиев тянулся чуть заметно уходящий вверх склон. Земля здесь была сухая и рыхлая, поросшая хилой травой и кое-где низкими кустами. Небольшой ручей вытекал из ближайшей олеандровой рощицы и узкой лептой сбегал к морю, спеша что есть сил, покуда жадное египетское солнце не выпило его на открытом месте.
Двадцать шесть кораблей стояли, упёршись носами в берег, привязанные толстыми канатами к вбитым в землю столбам. Лестригоны не вытаскивали кораблей на сушу, и это казалось странным: им ещё никогда не приходилось поспешно спасаться бегством, и такая предосторожность выглядела излишней. Корабли имели внушительный вид: массивные, с бортами, заметно вогнутыми внутрь, так что шире всего они были в том месте, где выступали из воды. Их носы почти не приподнимались вверх, но киль впереди был острый, сделанный из прочного просмолённого дуба. В верхней части бортов темнели отверстия для весел, выточенных из тонких стволов молодых сосен, равно как сосновыми были и мачты — на каждом корабле по две: центральная, с одним большим квадратным парусом, и кормовая, с двумя маленькими треугольными. Благодаря им корабль стал достаточно подвижен: при хорошем ветре его можно было поворачивать только с помощью этих парусов, ибо рулевое весло при сильной волне слушалось куда хуже, ему мешали вес и громоздкость корабля.