Возвращение Томаса

— Знаешь, я хотел бы проехать через владения некоторых... не привлекая внимания. Иначе моя дорога будет залита кровью, а я как правоверный христианин всякий раз скорблю о разбрызганной крови единоверца.

— Это хорошо, — одобрил Олег, — и хорошо, что у друговеров кровь зеленая.

Томас вскинул брови.

— Зеленая?

— Зеленая, — подтвердил Олег серьезно. Посмотрел на Томаса. — А что, синяя?

— Красная, — строго поправил Томас. — Красная!.. Это для того, чтобы и они могли стать добрыми христианами. А вот у лягушек зеленая кровь, это значит, что христианами никогда не станут!

— А-а-а, — протянул Олег озадаченно. Он поднял взор и посмотрел на летающих в теплом воздухе летучих мышей. — Как хорошо ты все объяснил...

— Это я умею, — согласился Томас очень довольный. — Нам полковой прелат говаривал, что я любую заповедь Христа могу втемяшить в самую крепкую голову.

— Бедные лягухи, — сказал Олег печально. — Значит, им отказано в спасении... То-то припоминаю, в раю мы так и не увидели ни одной! Или ты видел?

Томас в раздражении помотал головой.

— Мне только на лягух было смотреть! Забыл, зачем мы туда вломились, как два кабана?

Олег почесал в затылке.

— Да как тебе сказать... Сейчас, когда все позади, уже думаю, зачем туда ломились на самом деле?

— Я знаю, зачем, — ответил Томас зло. — И не сбивай меня! Никаких лягух в раю не было. Это рай, а не болото!

— Для кого-то, — вздохнул Олег, — именно болото — рай. Но ты молодец, все замечаешь. Голубей, правда, много, сам видел. Все белые, белые, белые... И вся земля, над которой летают... гм... тоже белая. Вообще-то, когда смотрю на стаи белых голубей, хочется увидеть хоть одного черного. Ну ладно, хотя бы черноплекого. Или пятнистого...

Томас все ерзал в седле, разговор начинает уходить в какую-то опасную непонятность, что-то двусмысленно-ловушечное. На всякий случай снова уехал далеко вперед, но, к счастью, летом ночи короткие, вскоре восток посветлел, заалел, воздух наполнился птичьим криком, с цветов начали слезать заснувшие на них толстые ленивые шмели.

Справа от дороги показался замок из светлого камня с двумя остроконечными крышами. Он возвышается на холме, где ближе к подножию ровным кольцом пролегла довольно высокая стена. Весь холм застроен домами и домиками, а по эту сторону стен только торговые палатки вдоль дороги. На стенах иногда поблескивает, так отражается солнце в начищенных доспехах, на остриях пик или мечей.

— Бдят, — заметил Олег. — Здесь и спят с оружием? В смысле в руках?

— А как иначе? — возразил Томас. — Выпусти меч — тут же сожрут. Не меч, тебя. Правда, там леди Бенефика, очень милая госпожа, но и она старается далеко от замка не отдаляться...

— А зачем ей отдаляться? — резонно спросил Олег. — Все готовенькое прямо в замок! Или ездит по деревням, сама отбирает скот на продажу, щупает кур?

Томас фыркнул, такие глупости можно услышать только от чужеземного простолюдина.

— Это наша соседка, мы с нею в добрых отношениях. И все ее соседи с нею обращаются учтиво и с подобающим ей достоинством. Что, впрочем, не мешает ей быть осторожной и ездить на охоту только в ближайший лес или на озеро, что вблизи замка.

— На охоту? — удивился Олег. — Баба?

— Это у вас там бабы, — отпарировал Томас, — а у нас — женщины. И на охоту ездит, как все благородные господа. Утром поднимается, да будет тебе известно, наряду со своими девицами, что помогают ей одеваться и причесываться, потом идут в лесок... вон видишь зеленая полоса?., каждая берет псалтырь, четки или просто молитвенник, там садятся благочинно в ряд и усердно молятся. При этом раскрывают свои хорошенькие ротики только для благочестивой молитвы. А не для всяких перемываний косточек...

Олег кивнул.

— Да-да, поверю на слово. На рыцарское.

Томас дернул щекой и продолжал, чуть повысив голос:

— Затем собирают лесные цветы, а по возвращений в замок слушают в часовне мессу...

— А жрать? — спросил Олег. — Жрать-то когда? Или ты самое интересное пропустил?

Томас сверкнул очами.

— Дикий ты человек, если только о жратве и о жратве. Культурный человек потому и культурный, что может сдерживать свои дикарские порывы. Простолюдины сразу набрасываются на еду, а благородные умеют воздерживаться... какое-то время. Госпоже Бенефике и ее девицам только на выходе из часовни преподносят на серебряных блюдах жареных каплунов, жаворонков, кур, и лишь тогда госпожа и девицы едят, но и тогда скромно, а чаще всего оставляют на блюдах, дабы снискать любовь Пресвятой Девы, что тоже была очень умеренна в еде.

— Да я бы не сказал так, — пробормотал отшельник, но тут же замахал руками, — продолжай, продолжай! Это я так, своим мыслям.