Но мало-помалу рассказ Ланжеака пробил брешь в её отрешённости, и страшная правда стала постепенно проникать в сознание девушки. На этот раз курьер придерживался вполне определённой версии. Он утверждал, что Моро убили на месте. Вероятность превратилась в определённость из соображений милосердия. Д'Антраг предположил, а регент согласился, что так мадемуазель де Керкадью будет меньше страдать. Зачем ей терзать себя догадками о том, как погиб Моро? Если он и уцелел в схватке, то лишь для того, чтобы погибнуть под ножом гильотины.
— Узнаю его, — тихо произнесла Алина, когда Ланжеак закончил рассказ. — Он пожертвовал собой, чтобы спасти другого. Такова вся его жизнь.
Но слёз по-прежнему не было. Они пришли позже, когда Алина и госпожа Плугастель, обнявшись, искали друг в друге силы, чтобы вынести это общее горе.
Графиня узнала новость от мужа. Не ведая о родстве, которое связывало её с Андре-Луи, граф сообщил чудовищную весть, не позаботившись о том, чтобы как-то смягчить её.
— Этот хвастливый дурак, де Бац, снова сел в лужу, как мы и предполагали. И его провал стоил нам нескольких человек. Но нет худа без добра. Теперь Алина де Керкадью избавлена от нелепого мезальянса, поскольку Моро убит.
Не получив ответа, господин де Плугастель повернулся к жене и обнаружил, что она потеряла сознание. Его изумление смешалось с беспричинным негодованием. Он долго стоял над супругой в хмурой задумчивости прежде, чем предпринял попытку вызвать помощь.
Когда госпожа де Плугастель пришла наконец в себя, граф раздражённо потребовал объяснений. Графиня прибегла к тому единственному, которое могла предложить. Она знала Андре-Луи с детства и сопереживает горю Алины, сердце которой будет разбито этим ужасным известием. На сём она отправилась к мадемуазель де Керкадью, то ли предложить поддержку, то ли искать её. Сеньор де Гаврийяк, сам сражённый горем, тщетно пытался успокоить обеих рыдающих дам.
Мосье удалился из гостиницы в ещё более мрачном настроении, чем пришёл. Вероятно, его состояние можно объяснить первыми словами, произнесёнными его высочеством, когда они с д'Антрагом вышли на яркое солнце зашагали в направлении шале.
— Похоже, она питала к этому проходимцу очень глубокую привязанность.
Элегантный как всегда д'Антраг едва подавил улыбку.
— Если всё как следует взвесить, то, возможно, и неплохо, что господин Моро убрался с дороги.
— А? Что? — Регент испуганно застыл на месте. Что это было? Слова графа или эхо его собственных мыслей?
Отношение господина д'Антрага к событию в Париже полностью совпадало с мнением, высказанным господином де Плугастелем.
— Если бы этот тип выжил, всё могло бы окончиться злосчастным мезальянсом.
— А! — Регент перевёл дух и двинулся дальше. — Я придерживаюсь того же мнения. Но мне хотелось бы, чтобы её горе не было столь острым.
— Мадемуазель де Керкадью молода. В таком возрасте горе быстро забывается.
— Мы обязаны приложить все силы, чтобы утешить бедное дитя, д'Антраг.
— Что ж, вы правы, монсеньор. В каком-то смысле можно сказать, что это наш долг.
— Долг, д'Антраг. Долг. Именно так. В конце концов Моро погиб у меня на службе. Да, да, долг, и никак иначе.
Глава XIX. УПЛАЧЕННЫЙ ДОЛГ
Милосердная версия Ланжеака о быстрой гибели Андре-Луи на улице Шарло, версия, которую предложил сострадательный д'Антраг в надежде, что она окажется истиной, ничего общего с истиной не имела.
Андре-Луи пришёл в сознание задолго до того, как его притащили в штаб-квартиру секции. Более того, большую часть пути туда он проделал на собственных ногах. Когда сознание его прояснилось и помимо чисто физиологических ощущений появилась способность рассуждать здраво, молодой человек тоже пришёл к выводу, который впоследствии высказал господин де Ланжеак: лучше бы с ним покончили во время потасовки. В этом случае неприятный процесс расставания с жизнью уже полностью завершился бы; тогда как теперь его ожидают все прелести крёстного пути на Площадь Революции. На этот счёт у Андре-Луи не было и тени сомнения. Как бы далеко ни распространялось влияние де Баца, барон не мог сотворить чуда и добиться освобождения человека, пойманного с поличным на таком преступлении.
Когда они добрались до штаб-квартиры секции, полночь давно уже миновала. В этот час там не было ни одного представителя власти, уполномоченного проводить допрос. Но Симон, ничуть не смущённый этим обстоятельством, открыл регистрационный журнал, напустил на себя надменный вид и официальным тоном потребовал, чтобы Андре-Луи сообщил ему имя, возраст и род занятий. Андре-Луи удовлетворил любопытство ретивого чиновника, но на остальные вопросы отвечать отказался.
— Может быть, вы и полицейский агент, но определённо не судья. У вас нет права меня допрашивать. Стало быть, я не буду вам отвечать.