Возвращение с Западного фронта (сборник)

– Деньги! – презрительно сказал Леви. – Что значат в наше время деньги! При такой девальвации! Материальные ценности – это я понимаю! Вот, например, такое колечечко! И радость оно тебе доставляет, и ценность его возрастает. Получается двойная радость! Как раз теперь золото очень сильно поднялось в цене, – продолжал он, как бы размышляя вслух. – Четыреста франков за такую вещичку было бы еще мало. Любитель даст больше!

Керн испугался:

– Господин Леви!

– Я – человек, – решительно заявил Леви, – и я расстаюсь с кольцом! Хочется сделать вам приятное. Я ничего не хочу заработать на этом деле – сегодня канун Нового года! Триста франков, и точка! Пусть я истеку кровью!

– Но это же вдвое больше! – возмутился Керн.

– Вдвое больше! Вы заявляете это так себе, запросто, совершенно не понимая, что вы говорите. Что, собственно, значит – вдвое больше? Еще рабби Михаэль из Говородки где-то сказал, что вдвое значит вполовину. А вы слыхали когда-нибудь про накладные расходы, молодой человек? Вы не представляете, сколько это денег! А налоги, а плата за помещение, а уголь, а убытки! Для вас это ничто, для меня – колоссально! И все это относится к каждой вещичке, к каждому колечку!

– Но ведь я бедняк, эмигрант!

Леви небрежно махнул рукой:

– А кто не эмигрант? Тот, кто хочет купить, всегда богаче того, кто вынужден продать. Так кто из нас двоих хочет купить? А?

– Двести франков, – сказал Керн, – и это моя последняя цена.

Леви взял кольцо, подул на него и унес. Керн спрятал свои деньги и пошел к двери. Когда он ее открыл, Леви закричал вдогонку:

– Двести пятьдесят, потому что вы молоды и я хочу быть вашим благодетелем!

– Двести, – ответил Керн.

– Шолом алейхем! – сказал Леви.

– Двести двадцать.

– Двести двадцать пять, по-честному. Завтра мне платить за квартиру.

Керн вернулся и выложил деньги. Леви упаковал кольцо в небольшую картонную коробку.

– Коробочку даю вам бесплатно, – сказал он, – и эту красивую голубую вату тоже. Вы меня пустите по миру!

– Пятьдесят процентов, – буркнул Керн. – Ростовщик!

Последнее слово Леви пропустил мимо ушей.

– Поверьте мне, – сказал он неожиданно чистосердечным тоном, – на рю де ля Пэ[41] у Картье такое кольцо стоит шестьсот франков. Его настоящая цена – триста пятьдесят. На сей раз говорю вам точно.

Керн поехал в «Верден».

– Рут! – сказал он, распахнув дверь. – Мы на подъеме! Вот, гляди! Последний из могикан вернулся домой!

Рут открыла коробочку и заглянула в нее.

– Людвиг…

– Как это сказал Штайнер? – быстро и смущенно заговорил Керн. – Бесполезные вещи! Только они согревают нас. Я решил проверить это. А теперь надень кольцо! Сегодня мы все вместе ужинаем в ресторане. Как настоящие рабочие после получки.

Было десять часов вечера. Штайнер, Марилл, Рут и Керн сидели в ресторане «Матушка Марго». Кельнеры начали ставить стулья на столики и подметать пол. Кошка, сидевшая у кассового аппарата, потянулась и спрыгнула вниз. Хозяйка в плотной шерстяной кофте спала, но время от времени открывала бдительное око.

– Кажется, нас сейчас выставят отсюда, – сказал Штайнер и подозвал кельнера. – Да и пора уже. Надо поспешить к Эдит Розенфельд. Сегодня приехал папаша Мориц.

– Папаша Мориц? – спросила Рут. – Кто это?

– Папаша Мориц – дедушка эмигрантов, – ответил ей Штайнер. – Ему уже семьдесят пять лет. Он знает все границы, все города, все отели, все пансионы и частные квартиры, где можно жить без регистрации, знает тюрьмы пяти вполне цивилизованных стран. Зовут его Мориц Розенталь, и родом он из Годесберга-на-Рейне.

– Тогда я с ним знаком, – сказал Керн. – Как-то мы вдвоем перешли из Чехословакии в Австрию.

– А я однажды перебрался с ним из Швейцарии в Италию, – сказал Марилл.

Кельнер принес счет.

– И я пересек с ним несколько границ, – сказал Штайнер. – Можно купить у вас бутылку коньяку на вынос? – обратился он к кельнеру. – Курвуазье. По магазинной цене, разумеется.

– Минутку. Сейчас спрошу у хозяйки.

Кельнер направился к спящей шерстяной кофте. Она приоткрыла один глаз и кивнула. Кельнер вернулся, достал с полки бутылку и подал ее Штайнеру. Тот спрятал ее в боковой карман.

В этот момент распахнулась входная дверь и на пороге появилась неопределенного вида призрачная фигура. Хозяйка отерла ладонью губы, зевнула и открыла оба глаза.

Кельнер скорчил недовольную гримасу.

Пришедший молча, словно лунатик, направился через зал к большой решетке, где на раскаленном древесном угле жарилось несколько кур на вертелах. Незнакомец вперил в них пронзительный взгляд. Казалось, у него не глаза, а рентгеновский аппарат.

– Сколько стоит вот эта? – спросил он кельнера.

– Двадцать шесть франков.

– А вот эта?

– Двадцать шесть франков.

– Каждая из них стоит по двадцать шесть франков?

– Каждая.

– Почему же вы сразу не сказали?

– Потому что вы не сразу спросили.

Посетитель мрачно взглянул на кельнера. По лицу пробежала мгновенная гримаса неукротимого бешенства. Затем он указал на самую крупную курицу:

– Дайте мне вот эту!

Керн толкнул Штайнера. Тот внимательно смотрел. Уголки его рта подрагивали.

– С салатом, с жареным картофелем, с рисом? – спросил кельнер.