Я обернулся. Было уже так темно, что я не мог разглядеть Пат. Я только слышал ее дыхание. За деревьями кладбища медленно и тускло начали карабкаться вверх огни световых реклам. Светящееся название знаменитых сигарет протянулось над крышами, как пестрая орденская лента, запенились синие и зеленые круги фирмы вин и ликеров, вспыхнули яркие контуры рекламы бельевого магазина. Огни отбрасывали матовое рассеянное сияние, ложившееся на стены и потолок, и скользили во всех направлениях, и комната показалась мне вдруг маленьким водолазным колоколом, затерянным на дне моря. Дождевые волны шумели вокруг него; а сверху, сквозь толщу воды, едва проникал слабый отблеск далекого мира.
Было восемь часов вечера. На улице загудел клаксон.
– Готтфрид приехал на такси, – сказал я. – Он отвезет нас поужинать.
Я встал, подошел к окну и крикнул Готтфриду, что мы идем. Затем я включил маленькую настольную лампу и пошел в свою комнату. Она показалась мне до неузнаваемости чужой. Я достал бутылку рома и наспех выпил рюмку. Потом сел в кресло и уставился на обои. Вскоре я снова встал, подошел к умывальнику, чтобы пригладить щеткой волосы. Но, увидев свое лицо в зеркале, я забыл об этом. Разглядывая себя с холодным любопытством, я сжал губы и усмехнулся. Напряженное и бледное лицо в зеркале усмехнулось мне в ответ.
– Эй, ты! – беззвучно сказал я. Затем я пошел обратно к Пат. – Пойдем, дружище? – спросил я.
– Да, – ответила Пат, – но я хочу еще раз зайти в твою комнату.
– К чему? В эту старую халупу…
– Останься здесь, – сказала она. – Я сейчас приду.
Я немного подождал, а потом пошел за ней. Заметив меня, Пат вздрогнула. Никогда еще я не видел ее такой. Словно угасшая, стояла она посреди комнаты. Но это длилось только секунду, и улыбка снова появилась на ее лице.
– Пойдем, – сказала она. – Уже пора.
У кухни нас ждала фрау Залевски. Ее седые букли дрожали. На черном шелковом платье у нее была брошь с портретом покойного Залевски.
– Держись! – шепнул я Пат. – Сейчас она тебя обнимет.
В следующее мгновение Пат утонула в грандиозном бюсте. Огромное заплаканное лицо фрау Залевски судорожно подергивалось. Еще несколько секунд – и поток слез залил бы Пат с головы до ног, – когда матушка Залевски плакала, ее глаза работали под давлением, как сифоны.
– Извините, – сказал я, – но мы очень торопимся! Надо немедленно отправляться!
– Немедленно отправляться? – Фрау Залевски смерила меня уничтожающим взглядом. – Поезд уходит только через два часа! А в промежутке вы хотите, наверно, напоить бедную девочку!
Пат не выдержала и рассмеялась:
– Нет, фрау Залевски. Надо проститься с друзьями.
Матушка Залевски недоверчиво покачала головой.
– Фрейлейн Хольман, вам кажется, что этот молодой человек – сосуд из чистого золота, а на самом деле он в лучшем случае позолоченная водочная бутылка.
– Как образно, – сказал я.
– Дитя мое!.. – снова заволновалась фрау Залевски. – Приезжайте поскорее обратно! Ваша комната всегда будет ждать вас. И даже если в ней поселится сам кайзер, ему придется выехать, когда вы вернетесь!
– Спасибо, фрау Залевски! – сказала Пат. – Спасибо за все. И за гадание на картах. Я ничего не забуду.
– Это хорошо. Как следует поправляйтесь и выздоравливайте окончательно!
– Да, – ответила Пат, – попробую. До свидания, фрау Залевски. До свидания, Фрида.
Мы пошли. Входная дверь захлопнулась за нами. На лестнице был полумрак – несколько лампочек перегорело. Тихими, мягкими шагами спускалась Пат по ступенькам. Она ничего не говорила. А у меня было такое чувство, будто окончилась побывка, и теперь, серым утром, мы едем на вокзал, чтобы снова уехать на фронт.
Ленц распахнул дверцу такси.
– Осторожно! – предупредил он. Машина была завалена розами. Два огромных букета белых и красных бутонов лежали на заднем сиденье. Я сразу увидел, что они из церковного сада. – Последние, – самодовольно заявил Ленц. – Стоило известных усилий. Пришлось довольно долго объясняться по этому поводу со священником.
– С голубыми детскими глазами? – спросил я.
– Ax, значит, это был ты, брат мой! – воскликнул Готтфрид. – Так, значит, он мне о тебе рассказывал. Бедняга страшно разочаровался, когда после твоего ухода увидел, в каком состоянии кусты роз у галереи. А уж он было подумал, что набожность среди мужского населения снова начала расти.
– А тебя он прямо так и отпустил с цветами? – спросил я.
– С ним можно столковаться. Напоследок он мне даже сам помогал срезать бутоны.
Пат рассмеялась:
– Неужели правда?
Готтфрид хитро улыбнулся:
– А как же! Все это выглядело очень здорово: духовный отец подпрыгивает в полумраке, стараясь достать самые высокие ветки. Настоящий спортсмен. Он сообщил мне, что в гимназические годы слыл хорошим футболистом. Кажется, играл правым полусредним.
– Ты побудил пастора совершить кражу, – сказал я. – За это ты проведешь несколько столетий в аду. Но где Отто?
– Уже у Альфонса. Ведь мы ужинаем у Альфонса?
– Да, конечно, – сказала Пат.
– Тогда поехали!