Возвращение русской гейши

«Хорошо бы сейчас заняться дзэн», — мелькнула мысль, и я невольно улыбнулась, вспомнив, как однажды сидела дома у холодильника и пыталась медитировать.

Дверь раскрылась, и я подняла ресницы. Одна из гейш подошла ко мне с улыбкой и присела рядом.

— Таня, — мелодично сказала она, — ты меня совсем не помнишь?

— Не уверена, — ответила я, вглядываясь в черты ее лица под слоем белил.

— Юрико, — рассмеялась она. — Мы два года назад вместе принимали участие в нескольких вечеринках. Помнишь Аямэ?

— Юрико! — обрадовалась я. — Конечно, я тебя не забыла! И Аямэ. Я даже взяла это имя в качестве псевдонима.

— Аямэ ушла из профессии, — сказала Юрико, продолжая улыбаться. — У нее красивый и обеспеченный муж. И малыш.

— Да, госпожа Цутида говорила об этом, — ответила я. — Привет ей передавай от меня.

— Хорошо. Но мы почти не общаемся. А ты надолго?

— Нет, скоро возвращаюсь. У меня что-то типа творческой командировки. Я на занятия каждый день хожу. Вчера начала с восьми утра.

— Ясно. А ты почему ушла с вечеринки? — поинтересовалась Юрико.

— Да что-то голова закружилась. Отвыкла от таких многолюдных собраний. У нас обычно гостей поменьше.

— Это очень крупная юридическая фирма, — объяснила Юрико. — Слушай, а пойдем на крышу. Там устроена смотровая площадка. Воздухом подышишь.

— А госпожа Цутида?

— Ее срочно вызвали домой. Она уже уехала. Я — за старшую. Она распорядилась доставить тебя, куда скажешь, после вечеринки, — улыбнулась Юрико и встала. — Гости уже навеселе и расслабились. Девушки пока вдвоем справятся.

Мы поднялись на лифте и вышли на крышу. Открывшийся вид был таким красивым, что у меня захватило дух. С высоты небоскреба освещенные улицы Токио лежали перед нами, как на ладони. Я увидела многочисленные переплетения магистралей и эстакад с движущимся потоком машин, подсвеченные фонарями крыши пагод, яркие квадратики многочисленных окон высотных зданий. Мой взгляд скользнул дальше, я заметила вдали что-то типа холмов, на которых светились мигающими точками странные дорожки.

— А что там? — спросила я Юрико, показывая рукой на эти точки.

— Завтра 15-е, день поминовения усопших, — ответила она. — Ты что-нибудь слышала о нашем празднике О-Бон?

— Нет, ничего, — ответила я, не сводя глаз с живых огоньков.

— Эти светящиеся точки — костры, которые зажигают родственники умерших. Существует поверье, что души усопших приходят этой ночью к ним. И эти костры служат им ориентиром, — сказала Юрико, проследив за моим взглядом. — О-Бон — это праздник, когда души умерших приходят на землю навестить своих родственников. Его отмечают с VI века. До эпохи императора Мэйдзи О-Бон отмечался в середине августа. Но император решил ввести новый календарь по типу европейского взамен действующего тогда китайского. И все праздники передвинулись на месяц назад. О-Бон стали праздновать в июле. Но многие продолжали так же в августе, что называется, по старому стилю.

— У нас тоже дважды празднуют Новый год, — улыбнулась я. — Второй так и называют Старый новый год.

— Правда? — рассмеялась Юрико. — Смешно звучит. Вот и у нас так получилось. И границы этого праздника по сей день очень размыты. В провинции отмечают по старинке в середине августа, в столице, у меня такое впечатление, кто в июле, кто в августе. А в городе Никко, откуда я родом, в начале августа. Там, кстати, в ночь с 5-го на 6-е проходит грандиозный танцевальный фестиваль. И самые яркие воспоминания детства у меня связаны именно с этой ночью. Знаешь, до утра улицы заполнены танцующими, смеющимися, нарядно одетыми людьми. Во время О-Бон всегда танцуют Бон-одори, что-то типа ритуального хоровода. По легенде Марукан, ученик Будды Шакьямуни, увидел во сне страдания своей умершей матери. Ученик спросил Будду, как освободить дух от мучений, и тот велел ему устроить большие поминки по последним семи поколениям умерших. Сын последовал совету и увидел, как душа матери обрела покой. В то же самое время он понял вдруг, что мать при жизни многим для него жертвовала, и преисполнился благодарности. В честь обретения понимания Марукан пустился в радостный пляс. Вот отсюда обычай танцевать. У нас в городе это выглядит словно бразильский карнавал.

— Мне кажется это странным, — заметила я. — Все-таки речь идет о душах умерших.

— У европейцев иное понятие смерти, — ответила Юрико. — А у нас во время O-Бон украшают могилы, раскладывают толстые рисовые лепешки «моти» и фрукты, курят ароматические палочки. Перед домашними алтарями расстилают циновку и ставят поминальные таблички с именами покойных предков, блюда с особыми кушаньями. Зажигают множество фонарей, чтобы души не заблудились на темной земле. Их также спускают на воду на маленьких подставках, вроде корабликов. Особенно много таких фонариков в печально знаменитых Хиросиме и Нагасаки.

Я вздрогнула и поежилась, отведя взгляд. Потом посмотрела на Юрико и спросила:

— А ты знаешь что-нибудь о горе Осорэ? Мой дед, он японец, рассказывал, что там можно поговорить с умершим человеком.