Возвращение призраков

И Рут знала, что этот паралич вызван ею самой, что если бы она действительно захотела — если бы имела мужество для этого, — то ничто бы не удержало ее здесь против ее воли. Но правда, которую нельзя было отрицать, заключалась в том, что Рут предпочла замереть. Потому что если она двинется — на миллиметр, на дюйм, — Манс очень, очень рассердится, как он сердился много лет назад, если она отстранялась или боролась во время их игр, грязных, тайных игр…

Он был рядом, она чувствовала у себя на щеке гнилостный запах, исходивший из мокрых, порочных губ. Все жилы в ее теле закаменели, нервы натянулись, шея вдавилась в подушку, в горле застрял крик. Судороги волнами пробегали по телу, каждая часть которого трепетала от омерзения. Рут почувствовала тяжесть на кровати; вот что-то скользнуло под одеяло.

А потом холодные, безжизненные пальцы коснулись ее тела.

Ее рот раскрылся еще шире, зубы оскалились, затылок вжался в подушку; но крик так и не вырвался.

Холодная рука скользнула по животу, разложившиеся пальцы терлись о ее кожу. Они задержались там.

Веки Рут опустились, но не до конца. Ей хотелось крикнуть, позвать мать, отца, но она знала, что не может. То, что происходило, было слишком постыдно, слишком гадко… слишком… тайно. Они не должны знать, не должны узнать.

Она ощутила, как рука, теряя кожу и крохотные кусочки прогнившей плоти, пробирается выше. Пальцы медленно, лаская, проползли по ребрам и задержались перед холмиком груди.

Его вонючее дыхание участилось, и она ощутила мерзкое зловоние на своей щеке и шее.

Рука поднялась, мертвые пальцы сомкнулись вокруг затвердевшего соска. Рут задохнулась, когда рука превратилась в клешню и сдавила мягкую плоть вокруг выпрямившегося бугорка так, что боль вскоре стала невыносимой. Но девушка по-прежнему не могла пошевелиться.

Мука резко прекратилась, когда рука вдруг скользнула обратно к животу. Рут показалось, что она слышит его стоны, но из-за крика, звучащего в ее собственной голове, не была уверена в этом. Может ли мертвое издавать звуки? Может ли мертвое чувствовать?

Рука лежала на ней, будто какой-то маленький, но тяжелый зверек прилег отдохнуть, и на одно опрометчивое мгновение Рут подумала, что худшее позади. Она ждала и надеялась.

Но рука снова зашевелилась.

Она двинулась по волосам в углубление между ногами, роясь там, ладонь прижалась к коже, пальцы нащупывали путь. Запястье и рука Манса вдавились в ее живот, оставляя слизистый след. Его пальцы углубились и медленно, очень медленно проникли в ее тело.

Небо на востоке постепенно начало светлеть, холмы очертил расширяющийся ореол света. Начали пробуждаться животные; птицы расправляли крылья, готовясь к утреннему полету. Хотя и холодный с ночи, воздух не был свеж, а близящаяся дневная жара могла лишь усугубить затхлость царящей над Слитом атмосферы. Не было ни ветерка. Ворон-стервятник взлетел много раньше своих собратьев, предрассветные сумерки облегчали его задачу, скрывая черноту хищника.

Добычу было нетрудно разыскать, и птица залетела в укрытие высокого дуба, чтобы стать невидимой в тени листьев. Ворон посмотрел в точку на контрфорсе старой церковной башни — там в дыре между разошедшимися камнями черные горихвостки устроили себе гнездо из травы и перьев. Скоро взрослые оставят своих птенцов и отправятся искать пищу.

Не теряя времени, ворон взлетел, потом упал на контрфорс, и его большое тело втиснулось в дыру, где птенцы в ожидании вытянули шеи и разинули клювики. Одному за другим хищник отрывал им головы и погружал свой кинжал-клюв в окровавленную открытую рану, чтобы насытиться сочной, влажной плотью.

Микки Данн дрожал от холода, а также от страха и тревоги. Его одежда отсырела от предрассветной росы, волосы спутались и покрылись грязью, кожаная куртка исцарапалась, а джинсы изорвались о ветви деревьев и кустарник, когда он ковылял по лесу ночью после убийства лесника. Глаза налились кровью, оттого что он их постоянно тер, веки покраснели от слез.

О дерьмо, дерьмо, дерьмо, что он натворил! Но разве он виноват? Он же не знал, что старый Баклер в лесу, он выпустил стрелу в ту странность перед собой, в ту проклятую туманность со всем, что в ней было. Он не собирался убивать лесника. Он и не видел его, а просто что-то маячило по ту сторону. Но когда стрела улетела и Баклер вскрикнул, Микки услышал этот вскрик и ясно увидел лесника, шатающегося на краю поляны с торчащей из груди стрелой. О дерьмо, дерьмо! Конечно, Баклер был мертв. Он издал странный булькающе-дребезжащий звук и рухнул на колени, а потом, молча, упал ничком, загоняя стрелу еще глубже. Тихо. Без стона, без корчей.