Возвращение призраков

Она внезапно вскинула опущенную голову, ложка упала на кухонный стол. Кофе продолжал кружиться, но водоворот стал, плоским и вскоре исчез; Рут показалось, что ее унесенные мысли через мгновение вернулись, она еле слышно застонала и откинулась на спинку стула Изогнув шею, девушка секунду-две смотрела на потолок.

Лампочка над кухонным столом напоминала смотрящий сверху глаз, наблюдающий за каждым движением девушки, за каждым изменением в выражении ее лица. Он шпионил за ней, как и все лампочки в доме, но Рут ни разу не выдала себя, ни разу не показала, что знает об этом. Она не такая дурочка, не тупая корова, чтобы не понимать, что происходит. Она заметила, как мать наблюдает за ней краем глаза. Даже Саре, младшей сестре, велено следить за ней. Они хотят поймать ее, думают, что смогут открыть ее секрет.

Но Рут не будет включать лампочки, даже если в доме потемнеет. Ведь тогда лампочки не смогут видеть ее, а? Не смогут, если отключить энергию. Не смогут донести — и зеркала тоже не смогут, потому что она не будет в них смотреться. Все равно она ненавидит свое отражение, потому что, когда смотрит в зеркало, сама видит свой секрет так ясно и ей он так очевиден, что скоро станет очевидным и для всех остальных. Все увидят ее грех, ее похоть, те страшные грязные вещи, которыми она занималась с…

Девушка снова поникла, локти упали на стол, голова склонилась над кружкой с кофе, так что поднимающийся пар согрел лицо. У края кружки кружились пузырьки, как маленькие плавающие глаза, и они тоже наблюдали за ней, следили, пока мать ходила к отцу в тюрьму. Рут знала, что мать дала дому инструкции следить за дочерью, пока ее самой нет, смотреть, не займется ли она опять какой-нибудь гадостью.

«Это не моя вина, мамочка! Это все он, разве ты  не понимаешь? Он заставил меня…»

Осторожно. Она только что чуть не закричала вслух. Этого нельзя делать, нельзя давать знать дому. И Саре.

Рукав ее блузки расстегнулся, и Рут поскорее застегнула его снова, прикрыв запястье. И проверила пуговицы у шеи, убеждаясь, что они тоже застегнуты.

Ничего нельзя показывать. Манс не должен видеть ни дюйма обнаженного тела. О, пожалуйста, пусть ночью он не придет снова!

По коже пробежали мурашки от одного упоминания его имени.

Думай о чем-нибудь другом! Подумай о бедном папе. Мама сказала, что Рут поможет ему, если признается, что Дэнни Марш набросился на нее в лесу. Почему она такая безрассудная, упрямая девчонка и отрицает то, что случилось на самом деле? Когда она притащилась домой, на всем ее теле оставались следы насилия, одежда была изорвана. Надо сказать правду полиции и папиному адвокату — и папу не обвинят в умышленном убийстве. Его даже не обвинят в неумышленном убийстве, если суд узнает, как Дэнни набросился на нее. Весь день мать уговаривала Рут, не давая ни минуты покоя. А ночью, когда Рут была одна в тишине своей спальни…

Она содрогнулась, судорога пробежала от макушки до кончиков ног. Она не хочет думать об этом…

По коридору из комнаты донесся голос сестры. Как обычно, пение было фальшивое, но энтузиазм у Сары от этого не убывал. Звук чуть не вызвал у Рут улыбку. Сара не понимает, что происходит. Она живет в своем невинном мире, мире кукол и Диснея. Она уверена, что полицейские скоро отпустят папу, как только Рут скажет им про глупого парня, который пытался ее целовать и обнимать.

Рут снова воровато посмотрела на лампочку наверху. «Ты не можешь заглянуть внутрь меня. Никто не может. Ни ты, ни мама, ни папа. И ты не можешь видеть его, не можешь видеть Манса. Если бы могла, то сообщила бы маме и папе, и они бы поняли, узнали секрет, узнали бы, что он делает…»

Рут еще больше сгорбилась и сцепила руки под носом, прижав большими пальцами губы. От кофе поднимался белый пар. Пение сестры замолкло, и в доме стало тихо-тихо.

Как темно в кухне. И какой мрак снаружи. Оконные стекла потеряли прозрачность, их как будто измазали чем-то желтовато-серым. Нужно включить свет. На самом деле лампочки не могут ее видеть, это просто ее воображение. По правде-то она знает это, но все равно. Наверное, она как под гипнозом: человек в здравом уме не может так смешно вести себя, сознавая всю абсурдность своего поведения; а в трансе это кажется совершенно естественным. Вот как она себя чувствует. Она прекрасно знает, что лампочки не шпионят, но не может перестать думать, что это шпионы, и ведет себя соответственно. И то же самое с Джозефом Мансом. Она не могла встретить его в лесу, потому что он умер и не мог приходить ночью и трогать ее, щупать, делать эти гнусности…

Рут рассмеялась нервным смехом, в котором слышались одновременно смятение и страх. Это был только один короткий смешок.