Возвращение примитива

У любой другой группы влияния есть хоть какое-то оправдание своего существования. У феминисток и этого нет. Но у них есть общий множитель со всеми остальными, обязательный элемент для любой группы влияния: опора на слабость. Движение, подобное феминизму, смогло завоевать доверие и симпатию среди сегодняшних интеллектуалов только благодаря тому, что мужчины метафизически являются доминирующим полом и считаются (хотя и на ложных основаниях) более сильными, чем женщины. Феминистки бунтуют против мужской силы, против силы как таковой, это бунт тех, кто никогда не пытался и не хотел эту силу обрести.

К чести большинства американских женщин надо сказать, что успех феминисток не так велик. Но то же самое можно сказать и о студенческих активистах, и о хиппи, и о защитниках природы. Но общество слышит лишь самые громкие голоса, а на телеэкранах мелькают лишь самые претенциозные фигуры, выставляющие напоказ свои язвы и потрясающие кулаками. Это командиры армии ненавистников, выползшие из вековых сточных канав и кривляющиеся на публике, разбрызгивая на проходящих мимо, на тротуары улиц, на витрины и на чистые белые газетные листки грязь, которая превращается в постоянный поток, призванный породить у окружающих чувство вины и заработать их «сострадание».

Проходящие мимо — это мы все, вынужденные жить, дышать и работать в такой атмосфере.

Нет, большинство людей не являются ненавистниками добра. Большинство питает отвращение к подобным патологическим демонстрациям. Но хроническое отвращение не способствует уважению, взаимному доверию или доброй воле между людьми. Хроническое созерцание гротескного позирования, невнятных заявлений, невразумительных требований, необъяснимых противоречий, жалкого уродства, несдерживаемой жестокости и циничной несправедливости — созерцание агрессивного злобного существа, встречаемого слезливым, сентиментальным одобрением, — разрушает мораль и нравственность всех, за исключением наиболее выдающихся представителей человечества.

Процесс разрушения начинается с запутывания и продолжается разочарованием, отчаянием, злобой и страхом. Внутри себя человек прячется в тумане субъективности, а внешне перестает доверять людям, а затем постепенно перестает стремиться к ценностям, впадает в слепую ярость по отношению ко всему и всем, так что его поведение начинает напоминать поведение настоящих ненавистников, которые и стоят за всеми этими процессами.

Эти манипуляторы — умные люди, занятые в сфере гуманитарных наук. Большинство людей, управляемые только здравым смыслом и наивными, неопределенными чувствами, слепо стремятся к разумному руководству. Они не понимают того, что их интеллектуальные руководители уже давно потеряли разум и заменили его чувствами, которые их жертвы не способны понять и которым не способны поверить. Самый явный пример психологической пропасти, лежащей между народом и интеллектуальными лидерами — сравнение их реакции на полет «Аполлона-11».

Сами интеллектуалы являются отчасти жертвами, а отчасти — убийцами. Кто же в таком случае настоящие убийцы? Крохотное меньшинство, которое монополизировало сферу философии и с помощью Иммануила Канта посвятило ее пропаганде ненависти к добру за добро.

Но этот род ненависти — очень древнее чувство. Современная философия — это не причина этой ненависти, а всего лишь производитель боеприпасов и рационализаций для нее. Тогда в чем же причина? Ответ лежит в природе человеческого сознания.

Человек не может взаимодействовать с реальностью исключительно на перцептивном уровне; его выживание требует концептуализации, но концептуальное мышление требует воли. Человек может по собственному выбору мыслить концептуально или не мыслить. Большинство людей совершают переход от предварительной детской стадии концептуальности до полноценного концептуального мышления взрослого с разной степенью успеха и в результате останавливаются на том или ином уровне сочетания этих двух методов. Ненавистник добра — человек, который вообще не совершил этого перехода. Это случай остановки в психоэпистемологическом развитии.

Мыслительные функции ненавистника остаются на детском уровне. Для него нет ничего полностью реального, кроме настоящего момента, того, что дано в сиюминутных ощущениях, без прошлого и будущего. Он научился говорить, но так и не научился процессу концептуализации. Для него концепции — не более чем определенный тип кодовых сигналов, которыми другие люди пользуются по непонятным причинам, а для него самого эти сигналы не имеют значения. Он относится к идеям так же, как к образам, и их значение для него меняется при любой смене обстоятельств. То, чему он научился, или то, что случайно задержалось у него в памяти, его мозгом воспринимается как факт конкретного восприятия, а откуда и каким образом это знание получено, он не помнит. Его мозг подобен куче необработанного материала, который возникает и пропадает по воле случая.