Возвращение примитива

В массе комментариев по поводу студенческих бунтов очень много говорилось о студентах, выступления которых якобы были «спонтанными», и об администрации колледжей, чья жалкая политика умиротворения якобы являлась «репрессивной», но очень мало было сказано о преподавательском составе. Однако именно преподаватели и научные работники были зачинщиками, вдохновителями, руководителями и часто сценаристами этих бунтов. В ряде случаев бо льшая часть преподавательского состава поддерживала бунтовщиков; в других меньшинство компрачикос подмяло под себя большинство работников колледжей, плюнув им в лицо. (И если вы нуждаетесь в свидетельствах негативного влияния идей — то есть в свидетельствах того, что происходит с людьми, лишенными философских убеждений, — посмотрите на рабскую моральную трусость якобы цивилизованных ученых, которую они проявили перед лицом горстки бандитов. Из подобного отношения были исключения, но не так много.)

На протяжении нескольких поколений под прикрытием и во имя разума производилось его разрушение методом Канта-ГегеляДжеймса-Дьюи. Когда все опоры рациональности были подрублены, новая философия сделала явным то, что раньше было тайным, и взяла на себя работу по рационализации психоэпистемологического состояния студентов: это был экзистенциализм.

Экзистенциализм поднимает состояние хронической тревожности на метафизическую высоту. Страх, страдание, тошнота — объявляет он, — это не недостатки личности, а свойства, присущие человеческой натуре вообще; врожденная, предначертанная судьбой часть «человеческой природы». Единственное средство облегчения, доступное человеку, — это действие. Какое? Любое. Вы не знаете, как действовать? Не будьте трусом, настоящая отвага состоит в действии без знания. Вы не знаете, какие цели выбрать? Нет никаких стандартов выбора. Добродетель состоит в выборе цели по прихоти и преданности ей («посвящению себя») до самой смерти. Звучит неразумно? Разум — враг человека; ваши кишки, мускулы и кровь знают лучше.

На протяжении нескольких поколений разрушение свободы (то есть капитализма) происходило под прикрытием и во имя свободы. Изнеженные интеллектуальные конформисты, в массе выходящие из колледжей, громко повторяли все коллективистские лозунги, идеи и догмы, одновременно также во всеуслышание провозглашая свое отвращение к диктатуре. Когда все основы капитализма были подорваны и все это трансформировалось в рассыпающийся пирог смешанной экономики — то есть в состояние гражданской войны между группами влияния, которые с соблюдением правил приличия дрались между собой за легализацию привилегии использования физического насилия, — была расчищена дорога для философа, который сбросил маску приличия и легальности и сделал явным то, что было тайным: для Герберта Маркузе, откровенного врага разума и свободы, адвоката диктатуры, мистических «озарений», возвращения к варварству, всемирного порабощения и управления путем грубого насилия.

Студенческие активисты оказались самым лучшим произведением компрачикос: они послушно прошли все этапы пути, никогда не подвергая сомнению установки, вбитые им в головы еще в прогрессивном детском саду. Они действуют группами, руководствуясь исключительно волей толпы. Драка за власть между их групповыми лидерами и между различными группами не заставляет их подвергать сомнению основы: они вообще не умеют что-либо подвергать сомнению. Поэтому они придерживаются убеждения, что можно объединить человечество в одну счастливую, гармонично бездушную толпу — силой. Грубое, физическое насилие — это для них естественная форма деятельности. С философской точки зрения совершенно понятно, что, если человек отказывается от разума, физическое насилие действительно становится его единственным способом взаимодействия с окружающими и разрешения конфликтов. Активисты студенческого движения — живое воплощение этого принципа.

Их заявления о том, что они никак не могли «привлечь внимание» к своим требованиям и получить желаемое, кроме как силой — буйными демонстрациями, забастовками и разрушением, — это чистое возвращение в детский сад, где истерика была единственной вещью, необходимой для того, чтобы добиться исполнения своих капризов. Их истеричные вопли до сих пор несут оттенок обиженного удивления по отношению к миру, который не реагирует на такое очевидное заявление, как «Я хочу это!». Трехлетний капризный ребенок стал двадцатилетним бандитом.

Активисты — очень немногочисленная группа, но они противостоят беспомощному, запутавшемуся, деморализованному большинству, состоящему из тех, кто был неспособен ни полностью поддаться школьной промывке мозгов, ни полностью отвергнуть ее. Среди них большую группу представляют те, кто близок к активистам и почти готов перейти в их ряды: хиппи. Хиппи остановились на уровне детского сада и не продвинулись дальше. Они приняли метафизику прогрессивных детских учреждений буквально и теперь бродят в поисках мира, который соответствовал бы ей.