Возвращение последнего атланта

По мере того как работы Ковоса превращались в серию процедур по текущей очистке и контролю за состоянием атмосферы и вод планеты, интерес к ним со стороны основной массы жителей Земли постепенно угасал. Строгие правила, которыми руководствовались контролеры Ковоса, все чаще вызывали обиды, раздражение, даже сопротивление со стороны тех, чьи планы и дела Ковос обязан был контролировать. Об этом знал Высший Совет Экономики, знала Всемирная Академия Наук, знал Высший Совет Планирования Будущего — орган наивысшей координации в масштабе всей планеты, верховный “рулевой” космического корабля — Земли. В соответствии со старинным статутом, Ковос был контрольным органом этой последней — верховной инстанции, занимавшей самую высокую ступень иерархической лестницы, сосредоточившей в себе все организации, которым народы Земли доверили управление планетой. Но Ковос, расходуя огромные средства, казалось, ничего не давать взамен, — ведь чистота воздуха и прозрачность вод стали привычными и естественными для новых поколений. Океаны, подернутые маслянистой нефтяной пленкой, дымное удушающее марево смога над городами были для жителей Земли атрибутами истории — почти такими же, как костры инквизиции и войны… Чего не случалось в минувшие времена, пока человечество не вышло на рубеж новой эры!

“Мы — как кондиционер в жилом помещении, — часто повторял Вилен, — пока исправен, его просто не замечают”. Конечно, рядом с теми, кто трудится на переднем крае науки, кто производит материальные ценности, создает моря энергии, мусорщики планеты мало заметны. И все-таки…

— О чем задумались, Ив? — голос Рема прозвучал необычно мягко. — Уж не о вашем ли оппоненте из Коломбо?

Ив даже вздрогнул от неожиданности… “Мысли, что ли, читает?” Он удивленно взглянул на своего соседа:

— Угадали, об этом тоже.

— Не стоит сохранять в памяти. Пройдет еще немало времени, прежде чем мудрость станет достоянием всех людей Земли. Мудрость, а с ней — подлинный такт и гармония в отношениях каждого к каждому… Это будет величайшим достижением эпохи, в которую мы едва вступили. Но, думаю, даже и спустя столетия отдельные “аномалии” в человеческих взаимоотношениях все же будут возникать. Каждый из нас слишком сложен, и, вероятно, это не так уж плохо.

— Конечно, вы правы, — задумчиво сказал Ив. — И все же… В школах этим вопросам уделяют столько внимания.

— Уделяют… Тем не менее во всех случаях серьезных испытаний — ответственных исследований, работ на внеземных станциях — члены будущих творческих коллективов проходят проверку психологической совместимости. Повторяю, интеллект каждого из нас — великое неведомое, бесконечность, к тому же таящая в себе в каких-то формах и опыт бесчисленных минувших поколений с его положительными и отрицательными сторонами… Радикально перестроить все это, создать надежный заслон реминисценциям прошлого одной системой школьного воспитания — пусть даже очень совершенной — за короткий срок жизни нескольких поколений невозможно.

— Вы не очень высоко оцениваете нравственные качества нынешнего поколения, Рем?

— Оцениваю так, как они того заслуживают… Я реалист и не верю в чудеса. Было бы странно ожидать, что за сто с небольшим лет на Земле возникнет новая генерация, идеальная во всех отношениях. В этом направлении сделано немало, но предстоит сделать неизмеримо больше. Я работал со многими людьми и хорошо представляю, как далеки были некоторые из них от этого идеала, на который ориентировано нынешнее школьное воспитание. Разумеется, все это не в меньшей степени относится и ко мне самому.

— А где вы работали до Антарктического проекта, Рем? Знаю, что участвовали в экспедициях на Марс…

— Это еще во времена далекой молодости, — он усмехнулся. — Я окончил одну из старейших горных академий Земли — в Ленинграде. Потом несколько лет стажировался как геофизик в Новой Зеландии. Там меня заинтересовала глубинная энергетика планет, которая и стала моей основной специальностью. Работал в большинстве районов, где были действующие вулканы, — на Камчатке, в Японии, на острове Ява, на Сицилии. “Гасил” вулканы… Участвовал в строительстве геотермических электростанций — в Сибири, в Тибете, на Огненной Земле. Год провел на Луне; был в двух марсианских экспедициях. Вот память о второй из них, — он провел широкой ладонью по своему лицу. — Обморожено. Но геотермическая станция на Марсе до некоторой степени и мое детище. Последние годы — во Всемирной Академии Наук: работа над Антарктическим проектом, еще над одним проектом, который мы скоро представим на утверждение Высшего Совета Планирования Будущего…

— А что за проект? — Ив повернулся к своему спутнику, потому что Рем вдруг резко оборвал рассказ.

— Что-то произошло, — сказал Рем, прислушиваясь. — Это моторы. Их не было слышно.

— Вероятно, началось торможение, и шум моторов догоняет нас. Скоро Кергелен…

— Но почему нет сигнала на табло?

Однако в тот же момент табло осветилось: обычное предупреждение о посадке, метеосводка, информация о ближайших рейсах из аэропорта Кергелен.