Возвращение Палача

Зал Торжеств был ярко освещен. Помимо большой люстры под потолком, по углам сияли продолговатые светильники в форме факелов, а также дымили бронзовые курильницы, покрытые непонятными письменами. На стенах висела знаменитая, дорогостоящая мазня. (Имя «художника» я, правда, запамятовал). Отражаясь от расположенных специальным образом зеркал, свет падал густым потоком на стоящую на сцене статую дьявола. Огромный и, в ярком свете, особенно отвратительный, он благословлял когтистыми лапами, изогнувшихся перед ним людей с холуйскими физиями. Перед скульптурной композицией, четыре служителя в красных балахонах устанавливали, пыхтя от напряжения, каменную плиту с пятнами засохшей на ней крови. Провозившись минут пять, «балахоны» удоволетворились результатом, до полу поклонились своему идолу. Пятясь спустились со сцены и, на время, исчезли из поля зрения. Из динамиков зазвучал неприятный, сиплый голос, читающий какие-то заклинания на латыни. Зал начал заполняться сатанистами различного пола и возраста (но не моложе восемнадцати и не старше шестидесяти лет). Среди них я опознал моего соседа по камере. «Задрота» было не узнать. Узкие плечи расправились, костлявая грудь выпятилась. Прыщавая рожа вытянулась, заострилась и раскраснелась от возбуждения. Глаза горели темным, страшным огнем (впрочем, как у всех остальных)… Входящие, низко кланялись статуе сатаны и чинно рассаживались на длинных скамьях, «утопленных» в глубь зала таким образом, чтобы перед сценой образовалась округлая, просторная площадка. Так продолжалось до тех пор, пока на скамьях не осталось ни единого свободного места. А в одно из трех кресел для почетных гостей, не уселся крепкий лысый мужик лет пятидесяти в хорошем костюме индивидуального пошива. Тогда заклинания смолкли и из динамиков зазвучали фанфары. В зале вновь появились упомянутые ранее служители, но не одни. С собой они привели восьмерых детей, лет от семи до десяти, четырех мальчиков и четырех девочек, одетых в белые ночные рубашки с открытыми шеями. Толпа встретила их радостными воплями, взвизгами и улюлюканьем. Однако дети никак не отреагировали на происходящее. Похоже, находились под гипнозом или под наркотой. Глядя перед собой пустыми глазами, они мерно прошагали к сцене и выстроились в ряд напротив нее. «Балахоны» вооружились чем-то вроде мачете и застыли чуть позади детей. Фанфары в динамиках стихли. На сцену, из-за кулис, вышли двое: Верховная Жрица Анжелика и кривоногий толстяк, которого я видел с ней на крыльце. Оба в красных балахонах, но из более дорогой ткани, чем у служителей. Толстяк волочил за собой на веревке голую, беременную женщину: со смуглой кожей, с длинными растрепанными волосами и с обезумевшими глазами. Она тряслась в лютом ознобе, выла, стенала и скребла ногтями пол.

«Похоже на наркотическую ломку: — подумал я: — Конкретно подсадили на иглу, а сегодня не дали дозу. Видимо для пущего издевательства. Одно слово — нелюди!»

— Полюбуйтесь на нашу свиноматку! — широко улыбнувшись, сказала Анжелика в микрофон.

Зал загоготал злорадным хором. Почетный гость благожелательно усмехнулся и закурил длинную, тонкую сигарету, выпуская дым кольцами.

— Мастер Тыкман, подготовьте блюдо! — обратилась к толстяку Верховная Жрица.

Понятливо кивнув, тот наклонился и с силой ударил беременную кулаком в челюсть. Женщина затихла, потеряв сознание. Верховная жрица пристально посмотрела на служителей у сцены и провела ногтем по горлу. Те, каждый по два раза, взмахнули мачете.

Отрубленные детские головы покатились по полу. Из обезглавленных, оседающих на пол тел забили фонтаны крови. Зал плотоядно взревел. «Почетному» кровь брызнула прямо в лицо. Но он нисколько не смутился. Наоборот — обрадовался, заулыбался, отбросил намокшую сигарету и, как бы умылся обеими ладонями, растерев кровь еще и по лысине… Между тем, упомянутый Тыкман затащил бесчувственную женщину на плиту. Подоспевшие к нему на помощь служители (уже без мачете), сноровисто распластали несчастную на камне и закрепили ее руки-ноги в металлических, самозатягивающихся кольцах. Затем Анжелика, Тыкман и служители, опустились на колени перед статуей дьявола и громко, нараспев прочли сатанистскую «молитву» на латыни. Беременная, в процессе, очнулась и снова: застонала, заплакала, захрипела…

Потом гнусная четверка поднялась на ноги. Один из служителей поднес Анжелике микрофон. Двое убежали за кулисы, но тут же вернулись: с золотой чашей, с золотым блюдом и с коротким, острым кинжалом.

— А теперь, наше фирменное угощение! — громко объявила Верховная Жрица.