Ан не было тогда в церкви Бога, не помог, а помог один мужик, рыбак с Малеевского, Иваныч. Слышали они про него и раньше, даже наверняка знакомы были, Малеевское – это же отделение совхоза, «Овощное», но как глубоко сидит: нет пророка… Славны, конечно, бубны за горами, а оказалось, все могутники – дома. Как он и объявился, не вспомнить, бог послал, сам помочь не смог, и послал… то есть, всё-таки, помог? Или впрямь намолили? Или всё же это ведьма лесная, Яга болотная устроила? – приплыву, сказал, за вами
Но ведь сподобилось!
После школы ездила дочь, умничка, поступать в историкоархивный, да где! Теперь якорь – дединовский краеведческий музей, одно название – музей, тоже не столбовая дорога, да не в доярки же! Можно было б и в Луховицы на авиационный, на швейную «Белоомутскую», в Коломну, в Москву – не за тридевять же земель, но всё в чужие люди, нет, упёрлась – в музей… Копается в бумажках, книжками обложилась, витрины протирает, гнилые челны из ила выкапывает, макетики строит. Пусть бы и музей, только кого в музее для жизни встретишь? Кому сейчас эти музеи? Что было, то было, жить надо сегодня и завтра, а вчерашнюю икру на бутерброд не намажешь.
Вздохнул. «Что было, то было… закат заалел, – вспомнил песню, – сама полюбила, никто не велел…». У-у, забрал бы этого Лёху какой-нибудь «Летучий голландец», что ли, вместе с челном! Катя-Катенька-котёнок…
Десант
Как только выдали деньги москвичам, на душе совсем стало паскудно. У него и без москвичей как деньги выдавать – гадко на душе, бухгалтерская экзема, а тут… «Второму Часовому» и НИИПу, во «Втором Часовом» по ведомости одни женщины, а в этом непонятном НИИПе – одни мужики. Вот «Часовому» он бы ещё выдал, а НИИ – ни-и! В поле не ходи, и так ясно: не за что. Хотя бы вполовину меньше этим пьяницам, так нет – всем поровну, по дням пребывания. Бубнил: «Уравниловка, вот она, мать разрухи, за равенством погнались? Дураки! Фальшивое это равенство, придёт, придёт час, рванёт таким неравенством, что мало не покажется! По труду надо, а не по пребыванию, что там, наверху, не знают основного социалистического принципа? Какие твари только эту уравниловку придумали… хуже Гитлера, тот, как ни рвался, не смог, а эти, пожалуй, смогут. И ведь как хитро – вроде бы маленький винтик вынули, незаметный почти, а машине трындец, и ведь будут потом диссертации писать, отчего трындец, глобальные причины, нефть, буржуи, золото, да мало ли… а про винтик и не вспомнят… э-эх! Твари!». Мелькнула в подсознании лысая голова и даже как будто попыталась что-то возразить, но оживленье около окон замутило картинку.
В этот раз селят НИИП в корпусе, что стык в стык с правлением, а его бы воля – отправил на Бор, или в то же Малеевское, там два корпуса, да ещё «Хилтон», так нет, самую пьянь – под самый нос! В два часа дня у них уже шабАш и до двух часов ночи – шАбаш. Мимо проходить страшно. А ещё НИИ называется. НИИ приборов. Столовых, наверное. Или НИИ
Вот и гадкость на душе…
У бухгалтерии окна с лица, первый этаж, но всё равно высоко, бывшая толстовская усадьба (всё бы расспросить Катюшку, какие это Толстые?), и хорошо было видно, как приехала НИИПовская смена – львовский автобус, две легковушки и «Урал» с коляской. Встреча на Эльбе. Как будто все родня и десять лет не виделись. Не поймёшь, кто больше ликовал, кто – с неволи, кто – в неволю? Где для них что? Автобус встал через дорогу, отгородив от проезжающих небольшой, спускающийся к зарослям по берегу Оки лужок: с дороги не видно, а из бухгалтерии – как на ладошке. Сначала угощали приехавшие, плескали из блестящих плоских фляжек. Иван Прокопович торопил своих: быстрей выдать – быстрей уедут. А когда выдали, тогда, собственно, и начался праздник, теперь угощали разбогатевшие уезжающие. Магазин был через два дома, заветные два часа наступили, ящики с бормотухой подносились к автобусу, как снаряды к хорошему бою.
Бухгалтерских тёток от окон было не отогнать.
– Гляди-ко, гляди-ко! Вырвались, как серный дух на волю…
–