За дверью заскрипела тахта, и послышались легкие удаляющиеся шаги. Мама встала и пошла на кухню. Ну что же, пора вставать и мне. Я быстро застелил кровать, надел рубашку и, глубоко вздохнув, открыл дверь в большую комнату.
Глава 2
23 августа 1964 года, один из белорусских военных городков
Обычно отец вставал рано, но сейчас он еще спал. Наверное, вымотался на службе и теперь отсыпается. Я стоял и смотрел на его спокойное лицо, испытывая... Я даже самому себе не смог бы объяснить, что в тот момент чувствовал. Отец сильно любил меня всю жизнь, и я отвечал ему тем же. Я не помню, чтобы он хоть раз меня ударил, хотя поводов для этого было достаточно. Мой отец был трудягой. Трудно было сказать, чего он не умел делать. Он научил мать готовить пищу и заготовки на зиму, мог пошить брюки или шапку, починить обувь и сделать по дому любую работу. Он занимался фотографией еще на стеклянных пластинках и сам делал в ванной комнате зеркала. Родом отец был из крестьянской семьи и после окончания семи классов работал киномехаником в райцентре, а потом помощником редактора районной газеты. Когда началась война, подал заявление об отправке на фронт и попал на краткосрочные офицерские курсы. Всю войну провел в войсках ПВО, где встретился с матерью, которая тоже пошла добровольцем и дослужилась до звания старшего сержанта. Войну они закончили в Кёнигсберге и вскоре поженились. Отца, в отличие от многих других, после войны не выперли из армии, а отправили на курсы при каком-то училище. С таким куцым образованием он дослужился до звания майора и занимал должность начальника связи полка, сделав свою службу лучшей во всем округе. Я перевел взгляд в угол комнаты. Там стояла высокая тумба из декоративной фанеры с экраном телевизора. Это было творение отца, которое у нас в семье называли комбайном. Он сам сделал телевизор, радиоприемник и проигрыватель грампластинок, запихнув все это в один корпус. Это был его второй телевизор. Первый, который он сделал шесть лет назад, когда и телевизоры были редкостью, три года спустя подарили родителям матери. Я был специалистом и прекрасно представлял, как сложно настроить пусть даже черно-белый самодельный телевизор с помощью обыкновенного тестера. Я бы со своим институтским образованием этого сделать не смог. Отец прожил долгую жизнь и умер позже матери. Умирал он полгода и за это время измучился сам и измучил всех нас. В то время я жил только его проблемами. Когда отцу становилось лучше, у меня повышалось настроение, а когда ему становилось плохо, плохо было и мне. А потом его не стало. Когда он умер, я был на работе, и о его смерти мне сообщил по телефону старший сын. В тот день мы ничего не успели сделать для похорон. Отца положили на стол, и я всю ночь просидел рядом. За окнами громыхала гроза, и вспышки молний освещали его разгладившееся и ставшее спокойным лицо. Дождь барабанил в окна, казалось, природа оплакивает его уход из жизни. Я тогда так почему-то и не заплакал, несмотря на всю свою боль и тоску. А теперь он лежит в одной комнате со мной, и мне страшно, что все это может оказаться только сном или бредом! Надо было срочно успокоиться, а то еще грохнусь в обморок. Стараясь не шуметь, я сходил в ванную комнату и умылся. Стало заметно легче, и я решил зайти на кухню. Мама стояла у стола и чистила картошку.
- Чего это ты так рано вскочил? - спросила она, заставив вздрогнуть от звука ее голоса. - То даже в школу нужно из кровати вытаскивать трактором, а то встаешь ни свет ни заря в выходной день? Куда-то собрался?
- Пройдусь по воздуху, пока ты готовишь завтрак, - ответил я, поедая ее глазами.
Такого потрясения, как при виде отца, я не испытал, но равнодушным вид живой и молодой мамы меня не оставил. К счастью, она стояла в пол-оборота ко мне и смотрела не на меня, а на картошку.
- Надень что-нибудь, - сказала она. - Уже по утрам прохладно. И дверью не хлопай, а то разбудишь отца. Он вчера поздно пришел со службы, так что пусть подольше поспит. И надолго не уходи, скоро будем завтракать.