Возвращение на Землю

— Но там человек говорил о каких-то монстрах!

Я задумался.

— А вдруг это образное понятие? Садиста-убийцу тоже можно назвать монстром. Им же может оказаться и обычный квартирный таракан, если особенно смотреть на него через микроскоп! У страха глаза велики, и этот мужчина мог наплести все что угодно!

— Не знаю, не знаю, — покачал головой Колько.

Я попросил его еще раз прокрутить запись. Андрей сделал это, правда, без особой охоты, видимо, ему уже надоело изучать одно и тоже.

И когда экран вновь погас, я повернулся к командиру.

— Что-то смог обнаружить?

— Нет. Я имею в виду катастрофу. Но для нас есть другая, не менее важная информация. Женщина сообщила, что плутоний для наших реакторов запакован и готов к отправке. Он находится в специальном контейнере на платформе. Может быть, эта платформа укреплена на российском шаттле «Бумеранг»? Тогда космодром Байконур — это место запуска космоплана!

— Но «Бумеранг» не долетел до Марса, — возразил Андрей.

— Конечно. Он и не стартовал. Видимо какие-то причины не позволили осуществить его запуск. А другие космодромы были в таком состоянии, что никакой другой шаттл не покинул Землю.

Колько с этим согласился.

Мы задумались и совсем забыли о еде. В таком состоянии нас застал спустившийся с камбуза Тод, который «нечаянно», как оказалось, умял и наши порции без остатка. Об этом правдиво свидетельствовал надувшийся подобно мячу живот техасца. Нам это не показалось большой бедой — мы с Андреем довольствовались чаем и холодной закуской, которую быстро извлекли из холодильника.

Тем временем «Центурион» продолжал мчаться к Земле, с каждой секундой приближая нас к страшной тайне.

ВОЗДУШНАЯ КАТАСТРОФА

20 июля мы уже достигли цели. Под крыльями космоплана простиралась голубая поверхность планеты. Даже сквозь белесую пелену облаков она казалось девственно чистой и, в отличие от ржаво-красного Марса, радовала своей жизненной силой. Солнечные блики прыгали в атмосфере словно зайчики. Через иллюминаторы мы без труда угадывали айсберги в северных широтах. Острова казались чернильными размытыми пятнами, размазанными по холсту невидимого художника, а континенты напоминали зелено-коричнево-желтые панцири черепах.

Обычно космонавты с умеренных высот видели проплывающие по океану лайнеры, которые оставляли за собой пенистые хвосты, прочеркнувшие небо самолеты, а также дымящиеся трубы заводов и фабрик. С помощью специальной аппаратуры можно было разглядеть людей и автомобили. У «Центуриона» оптические устройства не обладали значительной разрешающей способностью (поскольку он был грузовым кораблем, а не научным), и как мы не мозолили глаза в перископы, ничего путного увидеть не смогли. Города казались вымершими. Никакого движения. Ни какой технической деятельности.

— Здания и сооружения вроде бы стоят, — сказал Тод, отрываясь от окуляров. — Может там люди.

— Но не все здания целы. Я, например, вижу много разрушений, — произнес Колько.

— А я через иллюминатор ничего не вижу, — с обидой произнес я, поскольку товарищи не допустили меня к перископу. Уловив эти нотки в моем голосе, Колько усмехнулся и подключил к перископу электронику. Теперь сигналы внешних датчиков и телекамер поступали также на видеомонитор, чтобы я мог разглядеть поверхность планеты, а бортовой компьютер — обработать все данные.

Нужно признаться, что это не внесло никакой ясности.

— Что показывает радиоперехват? — спросил Колько.

— Локаторы не регистрируют каких-либо радиопередач, только естественный фон.

Ответ Тода еще больше смутило нас.

— Странно, Земля раньше была зоной повышенного радиоизлучения, — сказал я. — А на наши сигналы вообще не реагирует никто, словно все радиопередатчики вышли из строя!

— А ты, наверное, хотел увидеть рекламу шоколада «Сатурн» или услышать песенку о Винни-Пухе? — съехидничал Алленс. — Кто может ответить нам, если ни одна приемная станция не работает?

— А система ПВО? Неужели с ними невозможна связь? — простонал я. — Не вериться, что вооруженные силы, всегда готовые к экстремальным ситуациям, не проявляют себя в это непонятное и ужасное время!

Терпение Тода лопнуло.

— Слушай, Тимур, не скули, — вскипел он. — Уже час, как бортовой компьютер посылает на всех частотах — от гражданских до военных — наши позывные. И какой итог? Даже комар ответить не желает! А знаешь почему? Потому что некому на Земле послать ответный сигнал!… Слушай, не вой в душу и не действуй на нервы, пожалуйста!

Это меня задело. Я вроде бы и не распускал нюни, а вот у Алленса самого нервишки пошаливали. Думаю, он тревожился из-за этого странного молчания и не мог найти себе места.

— А вы что скажете, кэп? — обратился к нему бортинженер.

Колько несколько секунд обдумывал ответ. А затем сказал:

— Для начала свяжемся с Марсом и передадим информацию о первых наблюдениях. Тагасима ждет новостей.

— Но мы ничего не увидели, — вставил Тод, но командир, сердито взглянув на него, гаркнул:

— То, что сейчас мы увидели на планете — и есть первые симптомы трагедии. Конкретности узнаем, когда приземлимся!