Читаем Возвращение на Восток полностью

А еще Виктор запомнился Олегу по лагерному сбору. Однажды во время утреннего марш-броска, маршрут которого проходил по заросшему травой участку местности вдоль забора, за которым виднелся колхозный яблоневый сад, нашему переводчику пришла на ум лукавая идея сократить дистанцию. Этому было логическое объяснение: тропинка уходила резко на подъем и дышать становилось труднее. Бегущие в утреннем предрассветном тумане растянулись, и рядом не было ни души.

Не особо раздумывая, молодой человек легко перемахнул через забор и оказался в саду. Первое, что он увидел там, была картина маслом: охваченный лучами утренней зари Витя Устюменко, стройный как античный бог, лакомился запретными плодами, пробуя их с разных деревьев. Увидев однокашника, он невинно улыбнулся. Когда Олег приблизился к своему будущему другу, то увидел и почему-то запомнил на всю жизнь, как трепетало в груди у парня от недавнего бега его молодое сердце.

* * *

В категорию прибывших из войск входили не только те, кто по-настоящему хотел учиться в институте, но и те, кто лишь решил «прокатиться», то есть уехать из своих частей хотя бы на время. Солдат спит – служба идет!

Все новобранцы кучковались: старослужащие со старослужащими, салаги (вчерашние школьники) с салагами. Однако дедовщины, в ее негативном смысле, все же не было. Преобладали воинские традиции. Да и самоуважение служивших, основанное на любви народа к армии, было еще живо.

Пошел учебный процесс. В нем вчерашние школьники чувствовали себя значительно сильнее старослужащих. И те потянулись к своим новым молодым друзьям. Произошла ломка стереотипов, и разнородная масса, постепенно освобождаясь от «попутчиков», стала медленно, но верно превращаться в дружный воинский коллектив. Его формирование завершилось к третьему-четвертому курсам, то есть после первых командировок, в которых ребята, хлебнув лиха, накрепко притерлись друг к другу.

Олег быстро освоился в кругу новых знакомых, и уже на первом курсе у него были в друзьях и вчерашняя молодежь, и старослужащие: Серёжа Колесов, Миша Абрамов, Игорь Сахаров, Валера Ярош, Валера Коновалов, Володя Княжев, Серёжа Печуров, Саша Серков, Витя Устюменко, Андрей Чекулаев, поменявший в последующем свою фамилию на Васильков по каким-то семейным причинам, и многие другие ребята, которых он считал друзьями тогда и продолжает считать теперь. Жаль только, что все они смертны!

Салаги принимали присягу в революционный праздник 7 Ноября. Их построили на плацу, выдали автоматы и стали вызывать из строя по трое. Путая левое с правым, волнуясь и неумело отдавая честь начальнику, они звонкими прерывающимися голосами читали текст воинской клятвы. Действо происходило в присутствии многочисленных родителей и родственников, допущенных по столь торжественному случаю на территорию института. Многие отцы, будучи военными, были одеты в парадные мундиры с боевыми орденами и медалями. Здесь находились старшие офицеры, генералы и даже маршалы, в окружении которых гордо стоял начальник института генерал-полковник А. М. Андреев, сияя многочисленными наградами, как своей Родины, так и тех стран, в освобождении которых он принял самое активное участие. Было видно, что многих из присутствующих военачальников Андрей Матвеевич знает лично еще со времен войны.

После принятия присяги всю молодежь отпустили в город в увольнение до 23 часов вечера.

Вышел за ворота института и Олег. Он сел в трамвай, доехал до метро «Бауманская» и спустился вниз по эскалатору, забитому до отказа его будущими однокашниками – москвичами, путешествовавшими с папами, мамами, друзьями и подругами.

После двухчасового бесцельного болтания по городу наш друг вернулся в институт, сдал пропуск дежурному офицеру и направился в казарму.

Помещение было безлюдным. Только «на тумбочке» маялся дневальный, расхристанный до пупа, да в умывальнике щипали гитару два его однокашника: Валера Ярош и Саша Жестков. Оба они были одеты в военное галифе, сапоги и «вшивники»[3], и оба не пошли в увольнение.

– «Москва златоглавая, звон колоколов», – выводил на гитаре Ярош.

– Играешь на гитаре? – спросил у Олега Жестков.

– Да, немного.

Оба друга одобрительно кивнули, жестом приглашая его присоединяться.

Игра на гитаре и любовь к мелодиям шестидесятых сплотили друзей. Они потянулись друг к другу, на ходу сообщая все, чем живут и дышат.

– Давай вместе встретим Новый год, – предложил Олегу Валера Ярош. – Когда отпустят в увольнение, пойдем на праздник к моим друзьям.

Олег, для которого Москва оставалась чужим городом, конечно же согласился.

* * *

Переодевшись в гражданское, парни с гитарой наперевес шли по улочкам Нового Арбата. С неба падал крупными хлопьями густой предновогодний снег. Было тепло и тихо. Ни малейшего дуновения ветерка. Они шагнули в гулкий подъезд трехэтажного здания, расположенного в хитросплетениях района, и поднялись на второй этаж.

Перейти на страницу:

Все книги серии Исповедь военного переводчика

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза