Возвращение на Арвиндж

Грузовики въезжают в круг, офицеры указывают водителям, как ставить машины. Наконец, и наш ЗИЛ занимает определенное ему место. Поднимаюсь и делаю пару шагов в кузове, чтобы немного размять затекшие от долгого сидения ноги. Собираюсь спрыгнуть на землю, но тут взгляд падает на ствол моего автомата, и сразу же какая-то тревожная мысль вспышкой проносится в моем мозгу. Она еще не успела оформиться в слова и понятия, а у меня внутри что-то обрывается, и ноги буквально подкашиваются.

НА МОЕМ АК-74 НЕТ ПОДСТВОЛЬНОГО ГРАНАТОМЕТА!!!

Эта фитюлька, состоящая из рукоятки со спусковым крючком и коротенького, в палец длиной, широкого ствола, цепляется под стволом автомата и может плевать метров на триста специальные цилиндрической формы гранаты, почему и носит гордое имя «подствольный гранатомет». При всей своей неказистости, штука довольно эффективная и весьма полезная в некоторых ситуациях. Я таскаю подствольник уже год и давно привык к абрису моего автомата, так что сразу замечаю что-то непривычное в нем. Нет этой маленькой железной дряни! Я прекрасно помню, что, когда пересаживался в кузов из кабины, подствольник был на месте. Я прекрасно помню, что когда я пристраивал ствол на доске борта, чтобы держать под прицелом вершины холмов, подствольник был! Куда же он исчез теперь?

Еще не додумав эту мысль, начинаю оглядывать кузов у себя под ногами. Деваться этому чертову подствольнику просто некуда, он лежит где-то рядом, вот здесь, у борта. Или тут, под этой коробкой? Я не вижу его ни у борта, ни под коробкой. Начинаю судорожно двигать ящики и коробки с сухпаем, пока не убеждаюсь, что в кузове его нет. Несмотря на жару, мой лоб покрывается холодным потом, по телу проходит волна озноба. Вид мой, наверное, сильно напугал колпаков, они смотрят, разинув рты, и ждут какой-нибудь бури. А у меня язык приклеился, даже не могу разжать губ, чтобы сказать им хоть слово. Стою, как деревянный Буратино, и обливаюсь ледяным потом. Наконец выдавливаю из себя слова, но звуки получаются хриплыми и свистящими:

– А ну, пацаны, передвигайте коробки. Сперва перекладываем все в тот конец кузова, потом возвращаем на место. Мне нужно четко пересчитать наши запасы. Таскайте, а я буду считать. Приступили!

Недоверчиво поглядывая на меня, они начинают возиться с коробками. Я с надеждой оглядываю открывающийся пол, но с каждой очередной коробкой надежда моя тает, как догорающая свечка. Я с ужасающей отчетливостью осознаю, что эти старания напрасны, что в кузове подствольника просто нет, а лежит он сейчас в пыльной колее дороги, может, в ста метрах, а может в десяти километрах от нас.

Что же теперь делать, где найти подствольник? Как мне обыскать дорогу на этих километрах, пройденных после поворота? Зачем я вылез из кабины, какого черта понадобилось мне в кузове? Почему вообще я оказался на этой операции? Я должен давно быть дома! Как быть???

Для вида я еще тычу пальцами в коробки и шевелю губами, будто и впрямь что-то считаю. Но коробки уже убраны, и я принимаюсь тщательно осматривать днище. Нет! Пусто! Пропал мой гранатомет. То есть пропало боевое оружие. А это уже точно трибунал…

Из последних сил надеваю на лицо слабую улыбку и выдавливаю слова:

– Порядок, пересчитал. Возвращайте коробки на место.

Они начинают работать, а я, с трудом перешагнув борт, прыгаю на землю и сразу опускаюсь прямо в пыль и приваливаюсь к заднему колесу.

Вот так, старший сержант Смирнов! Вы потеряли личное оружие! Это – преступление.

И прав был наш ротный: развал дисциплины во взводе и нежелание заместителя командира взвода работать с личным составом ведет к тяжким проступкам и даже воинским преступлениям.

Трибунал. Да, это меня и ждет! Вот так закончится моя служба в этом проклятом Афгане! Вместо того чтобы ехать домой, я отправлюсь на несколько лет совсем в другое место. Я не хочу в дисбат. Но я не хочу умирать! А что остается? Принять все как есть? Понадеяться на лучшее? Нет, всё однозначно, меня будут судить…

А отец? Что будет, когда он узнает об этом? Как он будет смотреть в глаза нашей родне и знакомым?

И мама? Она выдержит ли это?

Сестра Наташка, которая пишет мне столько писем, ждет, переживает, так гордится мной!

Это называется «позор»! Пятно на всю семью и навсегда. Мама, ваш сын – военный преступник, или уголовник…

Господи, что делать?

Как быть-то мне, Господи?

Кого спросить, с кем посоветоваться? Вокруг чужие, незнакомые офицеры, солдаты другого батальона. Никого по фамилии не знаю, даже своих колпаков не могу запомнить. Рахмонов – Шарахмонов, узбекские, короче. Да и какая разница, не колпакам же жалобиться!

Хоть бы командир роты был здесь. Рассказать бы ему, и будь что будет. Пусть орет, пусть даже влепит в сердцах затрещину… Так нет здесь ротного, он идет с пехотой! К тому же, доложить ему о пропаже значило бы переложить ответственность. И начнутся неприятности у командира – что, как, почему. Почему у вас специалист не демобилизован по замене?

Да и что тут советоваться, все и так ясно. Выход у меня только один, ведь не доводить же дело до трибунала…

8