Возвращение мечты

– И все они были казнены?

– Нет. Хуже. Они умерли здесь от уныния, от слез, от того, что разучились смеяться, постепенно видя смерть одного за другим, а я, ослепленный по милости императора, от этих ужасов был избавлен. Все они бранили и проклинали того, кто посадил их на цепь в подземелье, а я его восхвалял и благодарил за щедрость, сочиняя и записывая радостные песни.

– Записывал? – удивился император. – На чем же ты писал их?

– Я их записывал осколком кремня на заплесневелой стене. Теперь я знаю, что они не умрут, что они останутся жить после моей смерти, и юноши и девушки будут повторять их.

С удивлением слушал император речь старика. Он приказал факельщику подойди поближе и пытался прочесть каракули, выцарапанные на стене дрожащей рукой слепого. Записей было много, но известковые капли, медленно стекавшие по стене, смывали драгоценные строки.

– Мне трудно прочесть твои песни, – сказал император. – Время их быстро смывает. Может быть, ты их помнишь? Скажи нам ту, в которой ты восхваляешь императора Фридриха за милость, оказанную тебе. Как все это необычайно, – шепотом промолвил он, обращаясь к камергеру.

– Конечно, я помню многие свои песни. Слушай! – И старик с глубокой взволнованностью и страстью прочел:

Великим ты себя считаешь, император.
А слышен ли тебе насмешки тонкой свист?
Безжалостный тиран, надменный триумфатор,
В народе шепчутся: «Он дьявол, Антихрист».

В исканьях же твоих заслуги несомненны:
Востока дивный мир открыл ты для веков,
Переведя канон бессмертный Авиценны
И в школы пригласив арабских мудрецов.

Ты выжег мне глаза. Замкнув в темнице тесной,
Меня послал ты в мир незримый и чудесный,
Куда пришли Гомер, Анакреон, Спартак…

В безумстве грез моих они, приняв участье,
Беседами со мной давали столько счастья,
Что стал лазурным днем мой долголетний мрак.

Изумленный пламенной речью узника, Фридрих прошептал:

– Я «безжалостный тиран, надменный триумфатор»? Однако! Он говорит со мной и непочтительно, и дерзко… Правильно я наказал его. – И, обращаясь к старику, он сказал: – Прочти мне еще твои стихи.

– Хорошо. Слушай:

Она вошла ко мне… Светился нимб волос
Вокруг лица ее с алмазными глазами,
Меня коснулся шелк благоуханных кос,
И грязный, влажный пол покрылся вдруг цветами…

Я осязал тепло ее атласных рук,
И жарких, жадных уст к устам прикосновенье,
И не было в тот миг на свете страшных мук,
Каких не принял бы, чтоб удержать виденье.

Я снова молод был, беспечен, полон сил,
Свободен, как орел, и я ее просил:
«Не уходи, побудь, желанная, со мною!»

Но, тая медленно, как тучка в вышине,
Она с улыбкою шепнула нежно мне:
«Я снова возвращусь. Ведь я зовусь мечтою».

– Какой неукротимый, несгибаемый старик, – проворчал император и сказал узнику: – Ты больше не останешься в этой сырой яме. Камергер Иоахим, прикажи расковать Пьетро де ла Винья. Приставь к нему писца, которому он продиктует свои песни. Затем принеси их мне. Я тебя прощаю, Пьетро де ла Винья. Твоя волшебница мечта снова к тебе прилетела и широко открыла двери в новую, счастливую жизнь. Я возвращаю тебе свободу.

Через день Фридрих получил первую часть песен, записанных усердным секретарем со слов ослепленного канцлера-поэта.

А еще через день император призвал камергера Иоахима и сказал:

– Я прочел все песни, сочиненные Пьетро де ла Винья. Это непокорный, слишком самостоятельный ум. Такие песни мне не нужны, и они опасны, волнуя простой народ. Но я обещал ему свободу и не откажусь от своих слов.

Согласно повелению императора, в подземную темницу отправились камергер Иоахим с письменным приказом смотрителю дворцовой охраны, опытный кузнец с клещами и молотом для того, чтобы расклепать кандалы, брадобрей, слуга-араб с ведром теплой воды, мылом и мочалкой и второй слуга с чистым бельем, одеждой и башмаками.