Возвращение мечты

- Теперь я только девятый узник, единственный оставшийся в живых в этой каменной щели, безымянный мечтатель...

Император, взволнованный, прикрыл глаза рукой, сделал знак камергеру, чтобы тот продолжал разговор с узником.

- Наш великий августейший император, как всегда, захотел проявить свою милость. Он прислал тебе вина и плодов.

- Я до глубины души признателен моему августейшему владыке за его новую милость, хотя время сделало меня безразличным к мирским радостям.

- Почему ты говоришь: "Новую милость"? - спросил император. - Какие же раньше ты видел его милости?

Старик вздрогнул и как-то насторожился, ему послышалось что-то знакомое в услышанном голосе.

- Самая великая милость, мне оказанная, - та, что император разрешил мне пребывать в этом приюте чудесных встреч.

- Каких встреч? С кем?

- Когда судьба сыграла со мной горькую шутку и после того, как я занимал одно из первых мест в империи, я был ввергнут в мрачную клоаку, я сказал себе: "Все к лучшему. Это испытание моего мужества. Я не покорюсь судьбе и не впаду в уныние, которого ожидают мои враги..." И тогда я создал себе собственный прекрасный, сказочный мир, в котором начал жить, не зная границ между веками, странами, народами.

- Я же сказал, что он безумный, - пробормотал тюремщик.

- Говори, говори дальше, - приказал, задыхаясь от волнения, император.

- Со мною вместе к этой стене были прикованы восемь человек: один патер, провозгласивший в церкви, что наш великий император трижды проклят его святейшеством папой Григорием, и призывавший богомольцев также проклинать нашего благодетеля Фридриха Второго. Затем два удальца, в пьяном виде бранившие в таверне нашего милостивого покровителя. Один морской пират, два купца, обманывавшие народ, аптекарь, продававший зелье для вызывания дьявола, и, наконец, монах, ходивший по базарам, проповедуя, что настали последние времена, и в мир явился антихрист в лице императора Фридриха.

- И все они были казнены?

- Нет. Хуже. Они умерли здесь от уныния, от слез, оттого, что разучились смеяться, постепенно видя смерть одного за другим, а я, ослепленный по милости императора, от этих ужасов был избавлен. Все они бранили и проклинали того, кто посадил их на цепь в подземелье, а я его восхвалял и благодарил за щедрость, сочиняя и записывая радостные песни.

- Записывал? - удивился император. - На чем же ты писал их?

- Я их записывал осколком кремня на заплесневелой стене. Теперь я знаю, что они не умрут, что они останутся жить после моей смерти, и юноши и девушки будут повторять их.

С удивлением слушал император речь старика. Он приказал факельщику подойти поближе и пытался прочесть каракули, выцарапанные на стене дрожащей рукой слепого. Записей было много, но известковые капли, медленно стекавшие по стене, смывали драгоценные строки.

- Мне трудно прочесть твои песни, - сказал император. - Время их быстро смывает. Может быть, ты их помнишь? Скажи нам ту, в которой ты восхваляешь императора Фридриха за милость, оказанную тебе. Как все это необычайно! - шепотом промолвил он, обращаясь к камергеру.

- Конечно, я помню многие свои песни. Слушай! - И старик с глубокой взволнованностью и страстью прочел:

Великим ты себя считаешь, император.

А слышен ли тебе насмешки тонкой свист?

Безжалостный тиран, надменный триумфатор,

В народе шепчутся: "Он дьявол, антихрист".

В исканьях же твоих заслуги несомненны:

Востока дивный мир открыл ты для веков,

Переведя "Канон" бессмертный Авиценны

И в школы пригласив арабских мудрецов.

Ты выжег мне глаза, замкнув в темнице тесной,

Меня послал ты в мир незримый и чудесный,

Куда пришли Гомер, Анакреон, Спартак...

В безумстве грез моих они, приняв участье,

Беседами со мной давали столько счастья,

Что стал лазурным днем мой долголетний мрак.

Изумленный пламенной речью узника, Фридрих прошептал:

- Я "безжалостный тиран, надменный триумфатор"? Однако! Он говорит со мной и непочтительно, и дерзко... Правильно я наказал его! - И, обращаясь к старику, он сказал: - Прочти мне еще твои стихи.

- Хорошо. Слушай:

Она вошла ко мне... Светился нимб волос

Вокруг лица ее с алмазными глазами,

Меня коснулся шелк благоуханных кос,

И грязный, влажный пол покрылся вдруг цветами...

Я осязал тепло ее атласных рук,

И жарких, жадных уст к устам прикосновенье,

И не было в тот миг на свете страшных мук,

Каких не принял бы, чтоб удержать виденье.

Я снова молод был, беспечен, полон сил,

Свободен, как орел, и я ее просил:

"Не уходи, побудь, желанная, со мною!"

Но, тая медленно, как тучка в вышине,

Она с улыбкою шепнула нежно мне:

"Я снова возвращусь. Ведь я зовусь мечтою"...

- Какой неукротимый, несгибаемый старик, - проворчал император и сказал узнику: - Ты больше не останешься в этой сырой яме. Камергер Иоахим, прикажи расковать Пьетро де ла Винья. Приставь к нему писца, которому он продиктует свои песни. Затем принеси их мне. Я тебя прощаю, Пьетро де ла Винья! Твоя волшебница мечта снова к тебе прилетела и широко открыла двери в новую, счастливую жизнь. Я возвращаю тебе свободу!

* * *