Возвращение колдуна

Я последовал за Шенноном — правда, далеко не так элегантно, но с большой аккуратностью, — сел на лавку напротив него и молча взял одно из весел. Шеннон взял другое весло и отпустил канат, удерживающий лодку возле берега. Течение оказалось еще сильнее, чем я ожидал, и нам сразу же пришлось налечь на весла, чтобы заставить лодку двигаться в нужном направлении и не сбиться с курса.

Признаться, я внутренне радовался, что мы оба были заняты и мне не надо было говорить с Шенноном. Втайне я уже ломал голову над тем, как можно предотвратить догадки Шеннона по поводу моей личности, когда мы прибудем в Мискатоникский университет. Интуиция подсказывала мне, что Шеннон не должен знать, кто я на самом деле. Кроме того, важно и дальше не раскрываться перед новым знакомым. Вполне вероятно, что для меня это жизненно необходимо.

Шеннон был в замешательстве: первый раз в своей жизни он встретил человека — за исключением, конечно, самого мастера, — которого он не смог увидеть насквозь.

Он пытался сделать это снова и снова, но у него ничего не получалось. Ни утром, когда он помогал Джеффу складывать вещи в чемоданы, ни до этого, когда тот лежал без сознания в кровати, ни во время их похода по тихим улицам Аркама.

Результат был тем же: ничего, абсолютно ничего.

Создавалось впечатление, будто он натыкается на невидимую стену каждый раз, как только пытается войти в сознание Джеффа, прочитать его мысли и узнать, кто же он на самом деле. В какой-то момент Шеннон даже стал подозревать, что этот молодой человек может быть тем, кого он ищет. Но эта мысль показалась ему абсурдной, и он отбросил ее сразу же, как только она появилась: Джефф был слишком молод, а согласно описанию, которое дал ему мастер, он должен быть…

Но здесь тоже было что-то странное. Шеннон никогда в своей жизни ничего не забывал. Он помнил каждое мгновение и слово, которое когда-либо говорил или слышал, каждую книгу и строчку, прочитанную им хотя бы раз, и даже мысль, когда-либо пронесшуюся в его голове. Все это знание всегда было с ним, и он мог в любой момент им воспользоваться.

Но описания внешности сына Родерика Андары он не помнил!

Всякий раз, когда он пытался вспомнить ту или иную подробность, касающуюся этого человека, какая-то невидимая рука стирала неясный образ из памяти, будто кто-то ревностно следил за его мыслями и мешал ему разобраться в собственных сомнениях. И даже сама мысль о странной забывчивости, которая так поразила Шеннона, тоже исчезла, прежде чем он смог основательно ее обдумать и у него возникли какие-то подозрения.

Тем временем они достигли середины реки. Течение еще больше усилилось, и Шеннон был вынужден сосредоточиться на том, чтобы грести к берегу и не позволять течению сносить их в сторону. Благодаря своей собранности он вовремя заметил опасность, хотя и не сумел противостоять ей. Что-то бестелесное и ледяное пронеслось над рекой, как холодный ветер, и в тот же миг Шеннон почувствовал острую боль, пронзившую его мысли. Он вскочил, упустив весло, и резко повернул голову.

На противоположном берегу реки появился неясный силуэт. Человек стоял слишком далеко, чтобы Шеннон мог узнать его, но даже на расстоянии он показался ему мрачным и устрашающим. На его голове было что-то светлое, однако сказать однозначно, что же это такое, Шеннон не мог. Пытаясь вспомнить, видел ли он нечто подобное, Шеннон поднял руку, пробормотал слово «ВЛАСТЬ» и закрыл на секунду глаза.

Когда же он вновь открыл их, мир перед ним изменился: он превратился в черно-белое изображение, напоминающее негатив, который был опутан серыми пульсирующими нитями, похожими на гигантскую паутину. Кое-где нити сгущались, образуя узлы и трепещущие серые гнезда. Один из этих узлов, наверное самый крупный, находился прямо над головой незнакомца, стоявшего на берегу. Кроме того, Шеннон заметил, что непосредственно от незнакомца множество серых линий отходит к воде.

Однако он осознал это слишком поздно.

Глубоко под маленькой лодкой появилась огромная тень. Предупреждающий крик Шеннона был заглушён треском разлетающейся в щепки лодки, когда в нее попал невидимый кулак.

Вот уже целый день Говард томился необъяснимым беспокойством, вызванным ощущением неопределенной опасности, которое не давало ему нормально сосредоточиться на чем бы то ни было.

Даже сейчас, когда он слушал профессора Ленгли (или, во всяком случае, пытался это делать), его терзала, мешая думать, сильная тревога. Слова седовласого профессора постоянно ускользали от него, и Говард уже пару раз ловил себя на том, что кивает или отвечает профессору невпопад и даже не понимает, о чем говорит Ленгли.

В конце концов профессор замолчал, оборвав себя на полуслове, покачал головой и начал набивать трубку. Он основательно прикурил, сделал несколько затяжек, пока табак в его резной трубке не разгорелся, как маленький красный вулкан, и выпустил густое облако дыма через нос.

— Вы невнимательны, друг мой, — сказал он. — Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что вас что-то гнетет.