Он говорил очень спокойным тоном, лишенным каких-либо чувств, а его взгляд, как мне показалось, стал просто ледяным. Затем Говард резко встал, взял пиджак со спинки стула и засунул оба паспорта во внутренний карман. Но они, проскользнув через подкладку, снова упали на пол. Говард в гневе сжал губы, наклонился за ними и, выпрямляясь, стукнулся головой о край стола.
— Все, хватит, — сдавленно произнес он. — Когда ты пришел ко мне, Роберт, я сразу принял тебя, хотя мы раньше никогда не встречались. Я сделал это потому, что твой отец был моим другом, и даже надеялся, что однажды мы с тобой станем друзьями. — Он горько засмеялся. — Какое-то время я думал, что в твоем лице нашел своего друга Родерика. Но я, к сожалению, ошибся.
— Пожалуйста, Говард, — нетерпеливо сказал я. — Ты же прекрасно знаешь…
Но Говард в ярости взмахнул рукой и остановил меня.
— Я ничего не знаю, — произнес он, надевая пиджак. — Просто полностью разочарован в тебе, Роберт. Я думал, что выпавшие на нашу долю переживания не только сблизили нас, но и убедили тебя в моей искренности по отношению к тебе. Но все, что я вижу, — это недоверие и подозрительность.
У меня во рту появился неприятный привкус горечи. Я знал, что его слова в большей мере продиктованы гневом, и меня нисколько не удивило, что он перешел в наступление, подобно зверю, загнанному в угол и вынужденному искать пути для побега. На мой взгляд, это было совершенно нормально.
Однако в словах Говарда я услышал нечто большее: я вдруг обнаружил в них правду, которая до сих пор была скрыта от меня самого, и от этого мне было больно. Очень больно.
— Мне… очень жаль, Говард, — с горечью в голосе сказал я.
Говард улыбнулся, тонко и очень грустно. Он избегал моего взгляда.
— Мне тоже, Роберт, — тихо произнес он. — Мне тоже.
Этот дом находился в одном из районов на окраине Лондона. Несколько десятилетий назад город начал расширяться, но затем по каким-то причинам, о которых до сих пор никто ничего толком не знает, строительство прекратилось. Две-три улицы, которые составляли обедневший район, вели в никуда, так и оставшись всего лишь частью планировки, которая не была доведена до конца.
На некоторых участках уже успели вырыть погреба и заложить фундамент, но дома так и не построили. И теперь там, где должны были вырасти роскошные виллы и пятиэтажные доходные дома, зияли равномерно расположенные котлованы. Эти ямы, казавшиеся причудливыми прямоугольными кратерами, частично наполнились дождевой и грунтовыми водами, так что из них получились небольшие маслянистые озера, заросшие по краям сорняками и кустарниками.
Этот дом тоже был брошен. И хотя его успели достроить и недолгое время в нем даже жила какая-то семья, теперь он пустовал, поскольку хозяева быстро выехали. Как и большинство зданий в этом районе, он был оставлен на разрушение и медленное, но неотвратимое старение.
Несмотря на это, дом продолжал жить своей жизнью. Природа, отвоевавшая себе эти строительные участки и ямы, закрепила свою территорию мхом, лишайниками и тонкими вьющимися растениями. Стены домов покрылись плесенью. Повсюду виднелись кусты, пустившие свои цепкие корни в стыки и щели, в которые также попадали лед и вода. В результате всего этого началось медленное разрушение строений. Но прежде чем потрескавшееся здание рухнет окончательно, этот процесс наверняка продлится не одно десятилетие.
Уже сейчас на забитой гвоздями двери красовалась надпись: «Опасность обвала!», которая предупреждала каждого, кто хотел войти в дом. Краска отслоилась и частично смылась ветром и дождями со снегом. Но в дом никто и не хотел заходить, так как один его вид вызывал тревогу. Что-то в нем было такое, что трудно описать словами, но можно ясно почувствовать, как мрачный взгляд и тяжелое дыхание. Люди, которые вынуждены были идти мимо заброшенного дома, старались делать это как можно реже или вообще обходить его стороной.
Пустые проемы окон, словно выколотые глаза, смотрели на улицу, нагоняя на прохожих страх. А провалившаяся крыша с голыми, полуразрушенными балками напоминала скелет мощного древнего чудовища, который, прожив миллион лет, собрался здесь умереть.
А еще под этой провалившейся крышей, в мрачном углу, пропитанном сыростью и плесенью, гнездилась моль. В этих насекомых не было ничего особенного. Даже в сравнении с другими представителями их рода они ничем не выделялись: маленькие, в длину не больше сантиметра, эти мотыльки казались невзрачными и чересчур бледными; их крылышки, покрытые липкой серой пыльцой, выглядели немного помятыми.