Возвращение.Хмара-2

— А граф-то Отрепьев каков герой! Грудь в грудь, яки лев гордый, с татем бился, весь в кровище, одежда когтями аспидовыми изодрана, лицо всё шрамами покрытое. Так его, бедного, и нашли, в предсмертных муках корчащегося.

— Помёр? Да неужто?

— Не — е, говорят, выдюжил. Жавой!

— Слава Всевышнему!

— Прости нас, господи, грешных! Страсти — то какие!

— А ещё говорят, у него три хвоста было…

— Огненных!

— Да нет, огненный один и два железных с шипами огненными.

Что ж, похоже, мой визит во дворец принёс нам больше вреда, чем пользы. Нужно было срочно смываться, но уходить в ночь не следовало. Во-первых, и на воротах сцапают (ни за что не поверю, что Изенкранц ещё не оповестил стоящую у них стражу) и разбойникам, что близ города ошиваются, прямо в лапки попасть можно. А во-вторых, спать снова на свежем воздухе, на природе, с её чёртовым количеством комаров никак не хотелось. Эта лесная романтика и песни у костра у меня уже в печёнках сидит! Хочется чего-нибудь простого: душного (слегка) помещения, обыкновенной жареной курицы, а не картошки (объеденье, — денье, — денье, пионеров идеал), печёной в углях, обыкновенного кофе взамен столь целебного кипятка из трав (чёрт те знает каких) вприкусочку с обыкновенной же печенюшкою, а не столь романтичной чёрствой коркой.

Слава богу, до гостиницы (тьфу ты, постоялого двора) я добрался без приключений. Рассказав спутникам о своих злоключениях, я предложил им два варианта действий: смываться тотчас или отложить это дело на завтра. Выбрали (согласно мудрой русской пословице) второе и, отужинав, завалилась спать, отложив наше бегство на утро. Но ещё ночью я передумал и решил, не рискуя своими товарищами, отправиться на поиски остальных в гордом одиночестве.

Я неторопливо собирал котомку, укладывая в неё свои нехитрые пожитки. Хочешь — не хочешь, а за снаряжением моим надо идти, и чем раньше — тем лучше, но прежде нужно было похоронить, как подобает, графские останки.

— Это куда ж ты один, без нас, собрался? — вышедший из своей комнаты отец Клементий погрозил мне пальцем. — Ишь, хитёр! Сам мир посмотреть хочет, а мы, значит, здесь, в глуши, оставайся. Не пойдёт! Хочешь — не хочешь, а мне кажется, что это стезя нас так ведёт. Как бы мы не хотели вырваться из круга бытия нашего, он всё одно заворачивает нас на прежний путь. Так что и идти нам вместе суждено. Правильно я говорю, брат мой?

— Воистину, воистину! — поспешно согласился Иннокентий, которому извечное беганье от облав уже порядком надоело. — И нам следует вкусить чистого воздуха и свежих впечатлений.

— Что ж, я не возражаю, — не стал сопротивляться я, — тогда вперёд!

— Это что ж, прям щас и выходить, не откушавши, не отзавтракавши? — на лице отца Клементия отразилась вся боль земли росской. Можно было бы ещё малость над ним поизгаляться, но я поспешил его успокоить.

— Нет, не сейчас, — на лице Клементия появилось выражение облегчения, словно он только что сбросил с плеч тяжёлую обузу, — и позавтракать успеем и пополдничать. Ближе к обеду пойдём, когда к городу караваны заморские подтянутся. В суматохе про нас, может, и не вспомнят.

— Наверняка! — согласились с моим мнением святые отцы.

Сказано — сделано. Пошли ближе к обеду и правильно сделали, ибо уже наутро число плакатов, знакомящих жителей с приметами моей личности, заметно увеличилось, к тому же их слегка подправили. И теперь разыскивался не просто подлый убийца и сумасшедший, а я, собственной персоной (чудом уцелевший и объявившийся), только с маленькой приписочкой для народа росского: тёмными силами околдованный и злу продавшийся. Если честно, то я так и не понял: что имелось в виду: околдованный я или продавшийся? Кроме того, предполагалось, что путешествую я совместно со своими сообщниками. Так что из города мы выходили поодиночке, и дабы не подвергать народ искушению, очень долго перед этим гримировались.

За воротами мы оказались уже ближе к вечеру и повернули свои стопы не туда, куда предполагали мои святоши, не к царству — государству оркову (ибо там осталось моё снаряжение), а в сторону, от него противоположную, в леса, где стояла избушка столь милой моему сердцу бабушки Яги. И как в сказках говорится, долго ли коротко, но миновали мы стороной восточной Трёхмухинск и вошли в лес.

Сначала мои спутники шли по моим следам в готовой покорности, но чем дальше мы углублялись в лесную чащу, тем беспокойнее становились выражения их лиц.

— Слышь, Никола, куда эт мы направились? — отец Клементий отодвинул посохом свесившуюся вниз ветку орешника и, переступив через сучок, смачно раздавил большущий красный мухоморище.

— К Матрёне Тихоновской избушке, — совершенно беззаботно ответил я, без остановки продолжая свой путь.

— А не заплутаем? — на всякий случай поинтересовался отец Иннокентий, шедший в замыкании.