Возвращение карнавала

Мальчик смотрел то на небо с жёлтыми разводами заката; то на шиповник, надменно крививший пунцовые губы; то на землю, проглотившую тело того, кто когда-то дал ему жизнь.

Деревья вокруг щеголяли всеми оттенками осени, точно насмехаясь над убогой процессией в чёрных тряпках, провонявших нафталином.

Мальчик глубоко вздохнул и потянул мать за руку.

— Мама, пойдём… Мне здесь не нравится… Мама…

Она не ответила.

— Мама, здесь скучно… Я хочу… я хочу туда… на Карнавал.

По телу женщины словно пропустили электрический разряд. Не глядя, она вскинула руку и залепила сыну пощёчину.

Он беззвучно открыл рот и снова закрыл. Выдернул ладонь из материнской руки. Его накрыло огненной волной ненависти к этому сухому манекену, стоявшему рядом и облечённому властью над ним.

Из носа вдруг потекла густая тёплая струйка. Он высунул язык, аккуратно слизнул и прислушался к новому вкусу.

Где-то глубоко внутри разжалась тайная пружина, и острая игла вошла в сердце, но это было совсем не больно, а даже приятно. Он вспомнил Карнавал. Воспоминание было смутным, размазанным, как сон или его неумелый рисунок красками. Но одно он помнил хорошо. Это была фея с белой светящейся кожей и зелёными кошачьими глазами. Она танцевала — высоко-высоко — над деревьями и крышами… И она смотрела на него, тянула к нему руки, звала за собой… А потом он убежал от матери и нашёл её, и она гладила его холодными, как снег, лёгкими руками и шептала: «Ты не обычный мальчик… ты красивый мальчик…» И он не хотел уходить, хотел остаться с ней, с Карнавалом, а она улыбалась и качала головой… и что-то обещала… он не помнил…

— Карнавал… — прошептал он еле слышно. Его сердце замерло на миг, а затем забилось в ином, нечеловеческом ритме. — Я хочу Карнавал… Я хочу…

3

Если ты хочешь его, то получишь, рано или поздно… Так бывает всегда. Это безумно просто — протянуть руку и взять то, что желаешь, стиснуть до боли пальцами. Люди этого не понимают. Они подходят, любуются чёрной розой Карнавала, осторожно вдыхают её аромат и тут же отходят. И только такие, как ты, знают, что это такое: вырвать эту розу с корнем, не чувствуя боли от распоровших ладони шипов, а потом вонзиться зубами в упругий атлас лепестков, наполняя весь рот причудливой смесью сладости и горчи. Затем расчертить шипами все пальцы и слизывать кровь, прислушиваясь к новым ощущениям и к собственной жизни, отчаянно бьющейся в каждой тяжёлой пронзительно красной горошине.

А когда придёт час, ты отрастишь острые зубы и серые крылья с перепонками. Ты вознесёшься над лесами, как воздушный змей, и полетишь туда, на запад, за вечерней зарёй. Там небо вечно пылает, как ожог, и там раскинулись бескрайние поля, заросшие кустами бархатных чёрных роз. Между ними гуляют ломаки — шуты в колпаках с немыми бубенцами. С ними дамы, у которых густо напудрены лица, а губы замазаны чёрной или багровой помадой. Они безмятежны, как восковые фигуры и холодны, как погасшие солнца. Иногда они плачут (но очень редко), и тогда их слёзы красные и сладкие, как малиновый сироп. Они вертят в руках, обтянутых перчатками, веера из жёсткого чёрного кружева, а когда им это наскучит, играют в шахматы. Шах, мат, и вот твой отец в могиле. Слышишь, как чёрные комья земли разбиваются о крышку гроба? Жалкая пешка сбита с доски и отправляется в тёмную и грязную коробку…

Они будут так тебе рады, мой мальчик. Они будут возиться с тобой, перебирать пушистые тёмные волосы и узкие белые пальцы… Они расскажут тебе прекрасные сказки — ты ведь их любишь, не так ли? Страшные сказки, от которых кажется, что оживают рисунки на обоях, а из темноты сочится прямо в сон ядовитое дымящееся варево.

Вот и сейчас, послушай одну сказку. Сказку об этом маленьком городе, отравленном угаром поздней осени. В этом городе прекрасная принцесса неподвижно сидит у окна. У неё ледяная кожа, голубые шипы ногтей и каменное сердце. Но ведь камни бывают разные, верно, мой мальчик? Сердце этой принцессы похоже на алый рубин, тёмный почти до черноты. Каждый вечер она грезит и ждёт… Нет, не так. Она уже дождалась того, чего так жаждала её душа — чёрная, с багряными отсветами, как стынущие угли. Теперь она ждёт той минуты, когда сможет отдать всю свою жизнь — каждую каплю, каждый вздох. И тогда её вены наполнятся новой силой, новые нити протянутся между нею и временем. Она встанет — ожившая кукла — и пойдёт, наступая на всех, кто встретится ей на пути, разрывая законы и чувства, как паутину… Посмотри — она ждёт, её губы дрожат и размыкаются, словно лепестки тигровой лилии…Волосы цвета осенних листьев разгораются в огне заката. Её ногти скользят, рисуют узоры на груди, прикрытой небрежными складками шарфа. Она ждёт, и ей нужно только одно. Она это получит, сожмёт руками, выпьет все соки и отбросит прочь… Её мечты, её желания парят вокруг неё, мелькают в воздухе вместе с жемчужной пылью, вздымают занавески на распахнутом окне и скользят по белому шёлку подушек, пахнущих лавандовой водой.