Возвращение Каина (Сердцевина)

Не сводя глаз с Аннушки, старик попятился к мольберту и снова стал хватать кисти и бросать их. И в каком-то отчаянии взял краску с палитры пальцами и понес ее к полотну.

Он снова касался ее, только теперь на полотне.

И так теперь будет всю жизнь! Она пока здесь, в мастерской на чердаке, среди хламья, мусора, среди других неизвестных картин, но пройдет срок — может быть, малый, в несколько дней! — холсты с изображением ее прекрасного тела окажутся на выставках, в картинных галереях, в частных коллекциях. Если уже не оказались!.. И вынесенные отсюда на всеобщий обзор, станут достоянием всякого, кто пожелает посмотреть на нее или даже вот так, прикоснуться руками. И всякий ее будет узнавать потом на улице, потому что не запомнить ее невозможно… Как же потом появляться с ней в городе, как жить здесь? Тысячи мужских глаз, тысячи их рук будут знать, какая она без одежд, будут знать и видеть то, что по праву должен знать и видеть только он!

А те, кто купит полотна — можно представить, кто они! — так или иначе купят ее! И за деньги станут обладать ее красотой, смогут ежеминутно, ежечасно рассматривать ее груди с розовыми вздутыми сосочками, ее бедра, живот и этот сакральный треугольник… Они, эти раскормленные, губастые рожи миллионеров, эти бессовестные их глаза — эти сильные нынешнего мира будут желать ее тела, будут мысленно вступать с ней в близкие отношения… А когда эти существа соберутся вместе, тот, купивший ее, станет похваляться — я ее купил!

Можно не знать ее имени, не зашифровывать его в картине, ибо он не будет иметь никакого значения…

Решение у Кирилла созрело внезапно: следовало самому выкупить все картины! Все, где она изображена обнаженной. Старику, должно быть, все равно, кому их продать. И потратить на это все, что есть! Аннушку нужно выкупить из ее прошлого, как раньше выкупали пленных…

Кирилл сразу ощутил прилив энергии и успокоился. Потрясенная мысль не металась в хаосе чувств, а стала управляемой и конкретной. Когда работа закончилась и Аннушка собирала традиционное чаепитие, Кирилл будто между прочим спросил:

— Сколько стоит одна такая картина?

Старик и ухом не повел, плескаясь под краном.

— Он плохо слышит, — сказала Аннушка. — А такая картина стоит примерно миллион.

— Эта — полтора миллиона, — спокойно заметил старик. — Ее уже купил коммерческий банк.

— Ты что, хочешь купить? — засмеялась Аннушка.

— Ага! — тут же согласился Кирилл. — И возить в кармане вместо фотокарточки.

Шутка прозвучала злобно: он не мог скрыть глухого недовольства, распирающего изнутри. Выкупить картины было невозможно…

Аннушка села к нему на колени, взяла за шею, заглянула в глаза.

— Что с тобой?

Он рассмеялся.

— Ничего! — и зашептал: — Попроси, пусть покажет свои картины.

— Попроси сам, — посоветовала Аннушка. — Он это любит!

— Твой жених? — вдруг спросил старик и уставился в лицо Кирилла.

Взгляд был не тяжелый, но какой-то пронзительный, цепенящий, и долго смотреть в его глаза было невозможно.

— Да, это мой жених! — гордо сказала Аннушка, наливая чай. — И у нас скоро свадьба.

— Тебе повезло, — старик смотрел, не мигая. — Будь я чуть моложе, она бы тебе не досталась.

— Покажите картины, — миролюбиво попросил Кирилл, внутренне испытывая глубокую ненависть к старику.

— Не покажу! — заявил он. — Ты не можешь оценить искусства, потому что гордый и честолюбивый человек. У тебя великолепный вкус к женской красоте, к лошадям и оружию. И все.

— Спасибо! — развеселился Кирилл. — Это не так мало. Я вообще решил — дурак набитый!

Старик завидовал ему! И зависть давила его, как грудная жаба: он бы отвергал сейчас всякого, кто был рядом с Аннушкой, потому что желал, жаждал сам быть с ней!

И он бы никогда не продал ему картин даже за огромные деньги.

Старик проводил их до лестничной площадки и сказал вслед:

— После свадьбы приходи. Я напишу новую картину.

Аннушка помахала ему рукой. Он остался стоять на лестнице, смотрел, как они спускаются, и еще раз сказал:

— Приходи после свадьбы!

Гребень на его макушке опал и обнажил лысину…

Ночью он совсем потерял покой. Аннушка спала в комнате бабушки Полины, и он дважды подкрадывался к двери, чтобы разбудить ее и сказать все, что он думает о ней, о ее пороке, о старике художнике и его шедеврах. Подкрадывался, стоял и, протрезвев, тихо уходил к себе.

Однако там старик кричал ему в ухо:

— Приходи после свадьбы!

После свадьбы он, Кирилл, отправится в часть, а она останется здесь и будет ходить к старику, раздеваться в его грязной мастерской, и ее красота, ее тело, запечатленное на холсте, купят потом за миллионы, чтобы богатые, развращенные люди, пялясь бессовестно, могли «оценить искусство».

Пометавшись по комнате, Кирилл пошел к Аристарху Павловичу, без стука приоткрыл дверь, позвал шепотом — вроде пусто. Вошел на цыпочках, решив, если спит, то не будить и уйти назад. В комнате не было никого, и дверь заперта снаружи. Аристарх Павлович, скорее всего, ушел на дежурство.

И поговорить было не с кем…