— По всем официальным документам, — четко, словно с трибуны заговорил Пэтруц, — по совхозу Драгушаны фигурируют восемьсот тридцать шесть гектаров плодоносящих виноградников. Предпринятое нашей комиссией обследование обнаружило еще тридцать гектаров. Как объяснил Станчу, это молодые виноградники. Однако за последние семь лет, как мы установили тоже по документам, он только в один прием посадил пятьдесят гектаров, все остальное время совхоз занимался ремонтом старых насаждений. Из тех пятидесяти гектаров в плодоношение вступило тридцать — об этом тоже свидетельствуют документы. Так что указанные тридцать гектаров второй год дают полноценный урожай, не будучи взятыми на учет.
Могу молнией озарило давешнее восклицание Трестиоарэ, еще тогда заставившее его призадуматься: «Знаем мы урожаи Станчу!» Вот оно, значит, что! Запасы труб, запасы ведер. Запасы гектаров! Мога обернул к Войку посеревшее лицо. Будто ждал, что тот опровергнет сообщение Пэтруца. «Это недоразумение», — скажет сейчас Войку. Ведь он занимался статистикой, он должен был знать!
— Ты это как следует проверил? — спросил Драгомир, и Максим Мога с надеждой посмотрел уже на Пэтруца: может быть, действительно, эти данные недостаточно проверены?
— Вчера вечером у меня был с ним разговор, — отвечал Пэтруц. — Он не отрицал, но и не признавался. Сказал лишь, что вполне мог запамятовать об этих гектарах, специалисты же совхоза не провели инвентаризацию как положено. От ответа, в сущности, увильнул.
— Поехали в Драгушаны? — предложил Войку. Мога покачал головой.
— Там теперь Кэлиману, он пусть и разбирается! — взорвался вдруг Максим. — Они его растили и воспитывали, им теперь и расхлебывать!
— Кэлиману в ответе за воспитание Станчу в той же мере, что и ты, — возразил Войку. — Так что поехали!
Мога оставался непреклонным. Он почувствовал, будто что-то в нем вдруг обломилось; в сердце ворвался ледяной поток, от которого оно болезненно сжалось. Захотелось, чтобы стало вновь тепло, как несколько минут назад, и он поспешил выйти на солнце, высоко вознесшееся на ярко-синем небосклоне. Войку безмолвно последовал за ним.
Ионикэ ждал в машине у самого подъезда и, завидев Могу, завел двигатель. Но директор не спешил садиться, глядя вдоль широкой, залитой асфальтом улицы, движение на которой было в разгаре. Доверху нагруженная розовато-черными гроздями машина проехала мимо них и вскоре, свернув с главной улицы, направилась к винзаводу. За грузовиком тянулся приятный аромат свежего муста, и Мога сдвинул брови: лишь недавно Станчу приглашал его на муст. Зачем было Станчу создавать самому себе трудности, почему человек не может довольствоваться тем, что у него есть, почему не исходит из тех возможностей, которые для него реальны?
— Поехали, Войку, на поянские виноградники, — сказал Мога, и голос его зазвучал просительно. — По всему видно — отвернулся наш Станчу душой от земли, от кормилицы… Жаль, очень жаль.
Козьма Томша еще на заре отправился на виноградники, охваченный чувством полной духовной свободы. Казалось, навсегда освободился от Могиной опеки, от самого Моги, присутствие которого ощущалось во всем, что происходило в Пояне, в их объединении. «Он просто одержимый, этот Мога», — говорил Томша, видя, сколько энергии тот затрачивает каждый день даже на решение второстепенных вопросов. Зато сам Томша, более склонный к реализму, более «современный» человек, никогда не забывал, что у жизни, помимо работы, есть еще и другая сторона — интимная и, если пренебрегать этой стороной, можешь скоро превратиться в ворчливого старикашку. Уехав из Драгушан из-под опеки Виктора Станчу, он надеялся обрести в Пояне полную свободу действий, видел уже себя в роли ведущего специалиста объединения, командующим всеми агрономами и виноделами района. Но Максим Мога в последнюю минуту развеял его мечту, пригласив на эту должность человека со стороны. По всему видно — Максим Мога старался возвести вокруг себя прочную крепость, которая станет ему оплотом, во всех его будущих действиях.
Перед этой крепостью он, Томша, чувствовал себя бессильным. Ибо ничто теперь не совершалось здесь без Моги. Даже распределение рабочих рук, которые райисполком решил направить им в помощь для уборки, мобилизовав внушительное число служащих из различных районных учреждений, выполнил самолично Мога, в то время как он, Томша, Андрей Ивэнуш и руководители отделений пассивно при этом присутствовали.
Все это выводило его из себя. Максим Мога никогда не запрещал ему предпринимать те или иные действия, но каждый раз то, что он хотел, что намеревался сделать, Максим Мога успевал уже сделать сам. Томше иногда даже казалось, что Мога разгадывает его замыслы и тут же опережает его. Он чувствовал себя связанным по рукам и ногам Могой, как тень, принужденная кого-то сопровождать, как спутник, однажды запущенный на определенную орбиту и бессильный ее изменить.