Возвращение к любви

— Глянул на меня волком, да деваться-то было некуда, взял ведра и пошел по воду… Кадушка-то большая, колодец далеко, не то что теперь — кран у самого дома. Часа два таскал он воду. А я в это время вытащила из хаты постель, и ковры, и одежду… Наполнил Андрей кадушку, а я и говорю ему: «Я подмету хату да вытру пыль, а ты вытруси-ка весь этот хлам…» — «Дай хоть передохнуть, Иляна, — взмолился он, — а потом…» А я ему вроде с удивлением: «Ты что, утомился? Или камни таскал всю ночь?» Как раз было воскресенье, народ идет по улице, кое-кто молчит, другие останавливаются у ворот, спрашивают моего Андрея: «Что это ты так стараешься, да еще в святое воскресенье? Где же твоя женушка, что ты сам занялся уборкой?» А я мету хату, вытираю пыль, и хочется мне петь и смеяться, ей-богу… Вдруг слышу: тук, тук, тук! Выглядываю в окошко, и — умереть мне со смеху! — Андрей развесил мою одежду на заборе, вроде чтобы выбить из нее пыль, и жарит по ней хлыстом. Пригляделась я и вижу — хлыст-то здоровенный, как ударит, аж забор трясется, и подумала я: очутись я в одной из этих одежек, плохо бы мне пришлось. Как увидела я это, так и закричала: «А ну, тащи все в хату, а то изорвешь в клочки!» Приносит он одежду, ковры, я стелю постель, укладываю вещи по местам, стелю ковры… Обернулась — а мой Андрей завалился на постель. Я к нему: «Ты что ж это ложишься в постель немытый, пыльный? Ну-ка поставь воду на плиту да искупайся…» — «Ну, погоди, придет и на мою улицу праздник!» — сердито так сказал, глава мечут молнии, а сам подымается, ставит котел с водой на плиту. Умылся, я даю ему чистое белье и сама надеваю чистое. Андрей ложится, я ничего ему не говорю и ложусь рядом с ним…

— Ну и чертовка же ты была в молодости, тетушка Иляна!..

— Эге! Заставила я тогда его попотеть… Ночевал ли мой Андрей после того на стороне?..

Анна слушала ее и не слушала. Просветленно смотрела она на крепко спящую дочку. «Когда я была такой? Давно, в год Победы… Потом пошла в первый класс… Закончила школу, институт. Приехала сюда… Все мне давалось легко. Порхала как бабочка с цветка на цветок. Пока не попалась в руки Илье. Так же легко, как бабочка… Теперь-то ты, тетушка Иляна, рассказываешь об этом с улыбкой, а сколько ночей проплакала, когда твой муж согревал чужие постели? А может, не плакала? Может, и в самом деле была такой сильной, как рассказываешь? Это я плакала, а ты меня ругала: «Оставь, пошли его ко всем чертям!..» И я бросила его, — вздохнула Анна. — Уезжаю. А жаль мне всего того, что оставляю здесь! И ты снова останешься одинока, тетушка Иляна, с радиоточкой на стене. Надо бы тебе купить телевизор».

— Куплю себе телевизор, Анна, что ты на это скажешь? — проговорила тетушка Иляна. Рассеялись воспоминания, и старуха выпрямилась на стуле, веселая, с недопитой рюмкой водки в кулаке, смотрела ясными глазами на Анну, а видела себя молодой. — Разве это дело? — старуха резко поднялась. — Я все болтаю, вместо того чтобы…

И, к удивлению Анны, быстро пошла из комнаты. Анна тоже поднялась с места и направилась вслед за старухой к двери. На пороге они столкнулись. Иляна протянула ей пакет, перевязанный белой шелковой лентой, от него исходил запах шалфея и ветхости. Словно что-то кольнуло Анну в сердце.

— Я нашла его в сундуке на самом дне, — сказала старуха. — Когда ты пошла за Илью, я забыла отдать его тебе… А на днях искала в сундуке шерсть, из которой хотела связать Марианне чулочки, и наткнулась на него. Надо бы его отдать Анне, подумала я… А чулочки Марианна сегодня надела…

Анна молча глядела на пакет, где хранились все письма, полученные ею от Павла Фабиана, все — от первого до последнего. Когда она вышла замуж, то не взяла их с собой. Ей хотелось войти в дом Ильи с чистой совестью, с чистым сердцем. И она сказал тетушке Иляне, чтобы та сожгла их — собственными руками она не смогла этого сделать, а та, видно, пожалела бросить их в огонь. Теперь — кто знает! — ей подумалось, что наконец они обрели право вернуться к своей владелице.

Анна глядела на письма, на мелкий почерк синими чернилами. «Анне Негурэ». Адрес на верхнем конверте. Анна вздрогнула. Как наяву прозвучал звонкий мужской голос:

Приходи на холм крутой,
Куда шел я за тоской…

Любимая песня Ильи. Эта песня всегда навевала на Анну грусть. Сама не знала почему…

Было десятка два конвертов. Анна невольно пересчитала их. Двадцать один? Значит, она забыла их число? Это было давно. Она уже не помнит содержания этих писем, всплывают лишь какие-то обрывки фраз…

Но во всех письмах жила, трепетала, надеялась любовь Фабиана. Большая, чистая, нежная. Такая же, каким был и он, грозный прокурор из Мирешт — нежный, чистый, с неприкаянным сердцем…

«Я хочу убежать отсюда… Единственный мой свидетель — любовь. Но она не выдаст меня никому…» Странно, что всплывают в памяти именно эти фразы!

Но он не убежал! В личной жизни Фабиан всегда нуждался в ком-то, кто повел бы за собой, взял бы на себя всю ответственность.

Уж не думал ли он, что она возьмет его за руку?..