Возвращение к истокам

Его пальцы невольно ласкали яйцо. Могло ли оно ему пригодиться? Кому он мог рассказать о нем? Яйцо было чем-то ненормальным, тревожащим, даже смутно неприличным; наверное, лучше было бы не замечать его, словно оно никогда не появлялось на его столе. Но это было невозможно, потому что его свечение, явно теперь более яркое, опаловыми отблесками ложилось на выцветшие обои и белый потолок.

Пожав плечами, он взял со стола первую подвернувшуюся книгу и стал читать. Его пальцы время от времени касались яйца, а глаза то и дело покидали строчки, чтобы убедиться, что загадочный предмет не исчез. Но яйцо оставалось неподвижным и спокойным; вскоре между ними установилось нечто вроде молчаливого согласия.

Комнату заполняло ритмичное тиканье часов, внезапно ставшее необычно громким, как будто яйцо выделяло нечто вроде субстанции тишины, в которой любой шорох казался громыханьем.

Вскоре он не смог дольше сдерживать себя. Он вскочил и схватил овальную гальку, давно ожидавшую на полке, чтобы какое-нибудь загадочное море увлекло ее к далеким берегам. Незаметная обитательница пляжа, переполненная воспоминаниями о невероятно древних незапамятных временах. Тщательно примерившись, он обрушил гальку на беззащитное яйцо.

Сильный треск заставил его подскочить. В голове у него зашумело, на лбу выступили крупные капли пота. Ему показалось, что он помнит, хотя и не может утверждать с уверенностью, что яркий зеленоватый свет озарил комнату после того, как на яйцо обрушился удар.

Он упал на постель с бешено бьющимся сердцем и мокрыми от пота трясущимися ладонями. Его не покидало ощущение, что он чудом избежал страшной опасности. Время от времени он поднимал голову и бросал взгляд на яйцо. Оно находилось здесь, в его комнате, реальное, огромное, похожее на гладкую лысую голову странного зеленого цвета, и под тонкой кожей змеились едва заметные жилки, которые почему-то невозможно было удержать в поле зрения.

Несколько раз он неимоверным усилием удерживал себя, чтобы не вскочить, не схватить молоток и наконец-то не разбить яйцо. С каким наслаждением он разнес бы его на кусочки, раздробил в тончайшую пыль, которая покрыла бы паркет изумрудным слоем.

За ночь ему пришлось несколько раз подавить это желание. Он подолгу смотрел на яйцо, и ему чудилось, что оно тоже смотрит на него. Едва закончив очередную страницу, он уже не помнил, что читал; он ощущал себя загнанным в ловушку в своем собственном доме.

* * *

Встав утром, он посмотрел на телефон и подумал, что мог бы позвонить кому-нибудь. Но кому? Он был один на один с непонятным предметом; никогда в жизни он не чувствовал себя настолько одиноким. Можно было подумать, что он оказался пленником внутри этой пугающе гладкой выпуклой поверхности. Он ощущал необходимость действовать, сознавая, что не может дольше оставлять яйцо у себя в комнате. Он подумал, что можно завернуть яйцо в полотенце и оставить его на улице, пока на ней не появились прохожие. Но его тут же охватило неясное чувство вины, словно яйцо было вещественным доказательством какого-то преступления, и его обязательно нужно было сохранить. Он представил, как яйцо находят и без труда восстанавливают путь того, кто принес его, до этой комнаты, до этого камина, после чего его поволокут по улицам в наручниках, обвинив в каком-то непонятном преступлении, и бросят перед судьей, в то время, как яйцо будет тихо улыбаться своей зеленой улыбкой.

* * *

Неожиданно он осознал, что заснул и видел сон. Но яйцо не относилось к числу ночных фантомов. Это был реальный предмет, который ласкали его пальцы.

И у него не было ни единого шанса. Он стал мечтать, как разобьет яйцо и выбросит обломки в реку с таким быстрым течением, чтобы никто никогда не смог найти ни единого кусочка, даже если он будет столетиями просеивать песчаное ложе. Но яйцо оставалось невредимым и завораживало по-прежнему.

На столе у него лежало пресс-папье в виде массивного кристалла. Какая-то тончайшая связь прочно соединяла дымчатую глубину острых граней, которыми раскрывался кристалл, и простую округлую форму яйца. Он схватил пресс-папье и едва ли не с сожалением нанес удар. Опять послышался сильный треск. Шатаясь и сильно дрожа, он провел рукой по лбу в тайной надежде уловить признаки лихорадки. Но лоб был холодным, а огромное яйцо размером почти с камин, охваченное водоворотом света, продолжало отчетливо потрескивать, хотя и оставалось неподвижным.

Он тяжело опустился на стул. Услышав шаги на лестнице, вздрогнул, испугавшись, что кто-нибудь откроет дверь, подойдет к яйцу и унесет его, неумолимого свидетеля его неизвестного преступления.

* * *