Возвращение из Трапезунда

— Садитесь ко мне, Берестов, — сказал он. — Помните, я вас в Ялте встретил — еще червонец у вас стрельнул. Помните? Вы тогда попались или потом попались?

— Простите, господин Васильев, — сказал Андрей. — У меня здесь встреча.

— Смотри-ка, вспомнил, — усмехнулся военлет. — Но долг сегодня отдать не могу, екскьюзе муа. В следующий раз.

— Платить будешь? — спросила буфетчица, которая далеко не отходила, но каким-то таинственным образом у нее в руке возник листок бумаги. — Вот твой счет за этот месяц, — сказала она.

— Что удивительно, — сказал Васильев, игнорируя счет, — она же грузинка. И на такой позорной работе. Нация рыцарей, нация цариц — и вдруг буфетчица в борделе.

— Платить будешь? — спросила Русико.

Васильев отрицательно покачал головой.

Русико сказала Андрею:

— А вы посидите там в сторонке, сейчас мадам придет.

Андрей послушно отошел — и вовремя, потому что по знаку Русико приковылял инвалид на деревянной ноге. Шел он без костыля, уверенно, но медленно — Андрей сразу увидел, какие у него могучие, длинные, почти до земли, руки.

Русико заговорила с инвалидом на непонятном Андрею языке.

Тот медленно, не глядя Васильеву в глаза, двинулся к летчику.

Васильев одним глотком выпил сливовицу, неожиданно схватил рукой, что была на перевязи, стул и стал отступать к выходу.

Инвалид шел к нему, будто ему было все равно — человек это или дерево, — как будто какая-то сила наставила на путь заводную игрушку и та следовала приказу.

Васильев убежал бы из «Луксора», но одна из девиц в матроске так быстро и ловко успела оказаться сзади военлета и подставить ему ножку, что тот пошатнулся, и в этот же момент инвалид настиг его и толкнул в грудь так, что Васильев упал.

Девицы — и те, что сидели за стойкой, и те, что были за столиками, — во главе с Русико кинулись на поверженного военлета. Тот отбивался, ругался, кричал, что ему щекотно, что ему яйца оторвут, причитал, будто деньги не его, а казенные, на покупку гидроплана, и Андрей, думавший было, что надо выручать офицера, вдруг понял, что он наблюдает нечто вроде игры.

Васильев урчал, девицы визжали, Андрей хотел уйти, и надо было уйти, но зрелище девиц, заголяющихся бесстыдно и ползающих по военлету, притягивало своим срамом.

— Господин Берестов, давайте отойдем, — услышал он женский голос. Голос был глубокий, хрипловатый и в то же время легкий, слова давались владелице голоса без всякого труда — они сами формировались глубоко в ее гортани и выплескивались наружу. Приятно было слышать этот рокот, а Андрей его уже слышал — это был голос Глаши, чуть более низкий, но похожий по тембру и богатству.

Андрей обернулся, ожидая увидеть Глашу либо человека, на нее очень похожего, но увидел вчерашнюю танцовщицу, хотя узнал ее не сразу, — вчера вечером ее лицо было грубо и ярко загримировано.

Аспасия была вовсе не похожа на Глашу. Если в Глаше все было скромно, скрыто, как бы в полутонах, несмотря на яркость голубых глаз и рыжеватых волос, то Аспасия была как знамя под ветром. Она оглушала и ослепляла с первого мгновения, и потому, наверное, она предпочитала открыть обозрению в танце свой живот и руки, но не лицо — именно в ее лице и таился главный непреодолимый соблазн — совершенство ее лица было совершенством дикой человеческой самки, олицетворением тех особенностей женского лица, что тут же вызывало в скрытой подавленной похотливости монаха крик: «На костер ее, она ведьма!» Такие женщины редко доживают жизнь до конца спокойно — их убивают, как убили сестру Аспасии — Кармен.

Нос Аспасии был невелик и имел маленькую горбинку, а ноздри были раздуты и живы, как у лани, ищущей запах волка, губы были слишком полны, почти негритянские, но цвет их был настолько нежно-розовым, а подбородочек, чуть выдающийся вперед, являл собой такое совершенство округлой линии, что мысль о недостатках лица просто не приходила в голову.

И несмотря на то что Аспасия старалась выглядеть скромно — ее чуть вьющиеся, цвета воронова крыла волосы были забраны в узел на затылке, ни глаза, ни губы, ни щеки не накрашены, простое домашнее, дневное, правда, недешевое на вид, серое платье с длинными рукавами и кружевным воротничком закрывало до половины шею, — эти попытки придать себе вид скромницы сокрушительно проваливались — попытка скромности еще более возбуждала желание.

— Простите, господин Берестов, — сказала Аспасия, — за такой беспорядок.

Она подняла руку, и рука нерешительно повисла в воздухе, — и тут Андрей понял, что не только его внимание было приковано к ее чрезвычайно тонким пальцам, но и внимание всех присутствующих — включая одноногого инвалида и военлета Васильева, выбравшегося из-под груды женских тел.

— Васильев, — сказала Аспасия без попытки быть хотя бы вежливой, — чтобы я вас не видела здесь в течение недели.

— Ася! — возопил военлет. — Аспасия! Я не выживу.

Он потянулся было к ее руке, но рука быстро отошла в сторону, и Васильев схватился за спинку стула, чтобы удержать равновесие.

Госпожа Аспасия Теофилато крепко взяла Андрея за локоть и повела к чистому столику чуть в стороне от стойки.