Возвращение из Трапезунда

— Порядок может быть дурным или хорошим, — говорил он, грассируя. — Но это в любом случае порядок. Александр Михайлович, — кивок в сторону высокого мужчины в белом морском кителе, — говорил здесь о несправедливости нашего строя. Да, я согласен — он несправедлив. Он во многом порочен и требует исправления. Но исправления, господа, а не гибели. Потому что в нашем обществе нет иной силы, кроме самодержавия, которая смогла бы удержать наш народ от бунта. Помните, как сказал Пушкин: «Избави нас, Боже, от русского бунта — кровавого и страшного».

— Вы неточно цитируете, князь, — сказал Александр Михайлович.

— Важна суть. Общество наше, лишь недавно освобожденное от рабства и не избывшее его в душах, сразу же бросится искать нового царя, но царя крестьянского, страшнее Пугачева. Он же начнет косить направо и налево, пока не истребит не только слои господствующие, но и миллионы невинных.

— Мне кажется, что среди думских деятелей, — сказала пожилая дама с очень знакомым, виденным где-то ранее лицом, — есть немало интеллигентных людей, подающих большие надежды. В большинстве своем они хорошего происхождения.

— Только не говорите мне о Пуришкевиче, — улыбнулся Александр Михайлович.

— Зачем же, — обиделась пожилая дама. — Я имею в виду господ Набокова, Некрасова, Львова. Интеллигентных людей.

Она говорила с немецким акцентом. Сидевшая рядом с ней другая дама, того же преклонного возраста и той же немецкой отмытости, встречала каждую фразу соседки энергичным утвердительным кивком.

— В них самая страшная угроза, — сказал высокий господин с военной выправкой, который сидел в кресле прямо, не касаясь спинки. — Им кажется, что они ведут народ к свободе, а в самом деле они разжигают в нем самые страшные инстинкты. И если бы мне была дана возможность карать и миловать по справедливости, в первую очередь я бы покарал ваших интеллигентных протеже. Львов твердит о передаче земли труженикам. А на самом деле они тут же начнут жечь имения и убивать помещичьих детей.

Андрей узнал говорившего по фотографии в «Ниве»: это был Великий князь Николай Николаевич.

— Глаша, — сказал Сергей Серафимович, — подай гостям чаю.

— Да, уже поздно, — сказала пожилая дама. — Пора собираться домой.

— Погодите, тетя, — сказала девушка в розовом платье, — вечер такой чудесный, а у Сергея Серафимовича лучший вид в Ялте.

Девушка стояла у парапета, и Андрей тоже подошел к парапету, словно подчиняясь ее призыву.

— Вы студент? — спросила девушка.

— Я поступаю в Московский университет, — сказал Андрей.

— У Сергея Серафимовича так приятно. Совсем без церемоний. Здесь можно встретить очень интересных людей, правда?

— Я живу в Симферополе, — сказал Андрей. — Я редко здесь бываю.

Девушка взглянула на Ахмета, который подошел к ним, потому что старался держаться ближе к Андрею.

— Ваш друг магометанин? — спросила девушка.

— Я татарин, — сказал Ахмет.

— Я совсем не думала, что татары учатся в гимназиях. Не обижайтесь, я не хотела вас обидеть.

— Я не обижаюсь, — сказал Ахмет.

— И вы будете поступать в университет?

— Отец намерен послать меня в Сорбонну, — сказал Ахмет, и в тоне его прозвучал вызов, который уловила девушка.

— Татьяна! — окликнула ее пожилая дама. Девушка быстро отошла от парапета.

Глаша принесла самовар, поставила его на стол. Самовар смотрелся не на месте среди кипарисов и виноградных листьев.

— А ты правильно ответил, — сказал Андрей.

— Я не знал, сказать ей, что я кучер или о Сорбонне.

— А пожилую даму я где-то видел.

— И не узнал? — Ахмет сверкнул зубами. — Она же два года назад к нам в гимназию приезжала. Помнишь, нас в актовом зале выстроили, а какой-то первоклашка начал проситься пи-пи?

— Вдовствующая императрица?

— Мария Федоровна. А ты не знал, кто здесь в гостях?

— Я мало знаю об отчиме.

— Догадайся, кого я вожу.

— Тоже из Романовых?

— Мои хозяева — Великая княгиня Ирина Александровна и ее муж — князь Юсупов. Вон тот, который о смуте и порядке говорил. Твой отчим тихий-тихий, но что-то в нем есть.

— Что-то есть, — повторил Андрей.

Звезды, такие близкие и яркие, заволокло быстрыми облаками. С Ай-Петри скатился ветер и принялся раскачивать гирлянды фонариков. Цикады сразу примолкли.

Сергей Серафимович наклонился к князю Юсупову.

— Вы хотели поговорить с медиумом? — сказал он негромко.

— Разумеется, — ответил князь, поднимаясь с кресла. Он был скор, аккуратен в движениях, спина слишком прямая, хотелось дать ему в руку хлыст. — Я скоро вернусь, — сказал он своей прекрасной молодой жене, которая лениво, как пантера, подняла к нему античное лицо.

Сергей Серафимович отошел дальше, к вдовствующей императрице. Та кивнула в ответ на его слова и обернулась к своей спутнице:

— Ольга Петровна, вы подождете меня здесь?

Старая императрица улыбнулась добродушно, но непреклонно, и ее спутница вынуждена была подчиниться.

Великий князь Николай Николаевич сам поднялся, не дожидаясь, пока подойдет к нему хозяин дома. За ним — Александр Михайлович.

— Граф Теодор, — произнес тогда отчим.