Возвращение из Трапезунда

Она смотрела на Баренца открыто, даже весело — она была как охотник, приманивающий тигра. И Андрей с жуткой и безнадежной грустью понял, что он никогда не будет тигром, хищником, которому готова отдаться Аспасия, потому что таковы ее правила игры.

— Простите. — Баренц легко выдержал ее взгляд. — Сейчас у меня есть вопрос к молодому человеку.

Баренц отвел Андрея на два шага в сторону, насколько позволял шкаф. И хоть не дотрагивался до Андрея, тому казалось, что спиной вдавлен в стенку шкафа.

— Я искренне благодарен вам и постараюсь отплатить добром за оказанные мне услуги, — сказал он формально. Глаза у полковника Баренца были светлы и холодны, как кусочки обкатанного волнами агата. — И рассчитываю на вашу дискретность. Я здесь неофициально.

— Ну конечно, — сказал Андрей, смешавшись.

— Надеюсь, что мы с вами еще встретимся и поговорим за доброй чаркой вина, — сказал Баренц с облегчением — он поверил в искренность Андрея. Наверное, понял, что тот не опасен. — Я хотел бы задать один нескромный вопрос, и вы вправе мне не отвечать.

— Пожалуйста, — сказал Андрей, стараясь оторвать свои глаза от настойчивого взгляда Баренца и увидеть, что делает Аспасия.

— Берестов. Андрей Берестов — это ваше настоящее имя?

— Разумеется! Какое же еще!

— И кто-нибудь может это подтвердить?

— Да кто угодно! Хотя бы профессор Авдеев. Он три года назад читал мне лекции в Московском университете.

Баренц оторвал взор от Андрея и кивнул в сторону профессора. Профессор допрашивал Аспасию, и та с удовольствием в лицах показывала, какой здесь произошел бой.

— И вам неизвестны ваши однофамильцы? — спросил Баренц.

— Клянусь честью, нет. Но здесь я столкнулся с недоразумением и понял, что однофамилец у меня есть. В Севастополе.

— Вот именно, — сказал Баренц. — Он чуть постарше вас, а может, и вашего возраста, повыше вас ростом, волосы русые, лицо правильное; сложен пропорционально.

— Такому описанию соответствуют тысячи людей, — сказал Андрей.

— Вы правы, — сказал Баренц. — Спасибо. Большое спасибо за беседу. Позвольте задать последний вопрос: вам что-нибудь говорит фамилия Беккер? Николай Беккер?

— Мы с ним вместе учились в гимназии.

— Ну разумеется! Все объясняется так просто!

И он быстро покинул комнату, лишь на секунду задержавшись возле Аспасии и кинув ей короткую фразу. У Андрея сжалось сердце, потому что он увидел, как быстро Аспасия подняла голову к Баренцу, как послушно кивнула.

Впрочем, утешил себя Андрей, у них общие дела, им же предстоит снова совещаться, как провозить табак и прочую контрабанду. А ведь непосвященный никогда не догадается, что связывает этих людей — лощеного полковника контрразведки, греческую красавицу, армейского ветеринара, убитого турецкого бандита… Для полного комплекта не хватает крестьянского сына Ивана Ивановича.

Иван завтра посмеется, узнав о торжестве христианских кланов над магометанским противником.

* * *

На следующее утро в башню заявились два солдата. Их привел пожилой фельдфебель из комендатуры и сказал, что они будут стеречь раскопки от злоумышленников. Солдаты были рады такому занятию. Они уселись в тени, подальше от пыли, которую поднимали землекопы. Землекопов тоже стало больше, и Андрею приходилось быть внимательным — в рвении, более показном, чем истинном, греки готовы были уничтожить все, что встречалось на пути; они ждали великого клада — весь город знал о кладе, который вот-вот найдут русские. Солдатам приходилось отгонять зевак.

Андрей увлекся работой настолько, что возвращался в гостиницу поздно, усталый, вымотанный, почерневший от солнца и посеревший от пыли. Он всегда старался пройти мимо дверей «Луксора» — один раз увидел в дверях Русико, которая стояла там в халате, куря большую трубку. Она помахала Андрею и сказала:

— Зайди, мастика выпей.

— Видишь, какой я пыльный, — сказал Андрей.

— Будешь чистый — приходи, — сказала Русико. Она двинула ногой, полы халата разошлись, и стало видно ее крепкое колено. — Я сама тебя любить буду.

И засмеялась.

Раза два в те дни заходил Иван Иванович. Ему тоже было некогда — Успенский гнал работу, заставлял крестьянского сына снимать копии с фресок и протирки с надписей. А Ивану надо было думать о покупке имения.

— Ты заблуждаешься, — говорил он, попыхивая слишком душистым табаком, — если полагаешь, что турки из банды Гюндюза простят тебе смерть вожака. Я бы за твою жизнь и гроша ломаного не дал.

— Но я же его не убивал! Я хотел только спасти Аспасию!

— Аспасию, или полковника Баренца, или даже ветеринара Метелкина — какая разница! В результате твоего действия погиб Гюндюз — большой человек, глава семьи.

— Я не ожидал от тебя дифирамбов в этот адрес.

— А я отдаю человеку должное, — отвечал Иван Иванович. — Мне приходилось с ним сталкиваться. Тебе тоже. И мы оба живы. А он, подарив тебе жизнь, — мертв.

— Он ничего мне не дарил. Если кто-то и дарил, то мой крымский приятель Керимов. Если бы Гюндюзу было выгоднее меня убить, он бы убил.