Возвращение из Трапезунда

— Я думаю, что тогда она еще не была одним из вождей.

— Свет, свет поближе!

Андрею, который рассматривал фотографию, показалось знакомым лицо одного из моряков, охранявших Маргариту.

— Ты его не знаешь? — спросил Андрей.

— Никогда не видел.

— Наверное, мне показалось.

— А кто это?

— Был такой человек… друг кочегара Тихона. Его звали Борис. Борис Борзой, если не ошибаюсь.

— И что?

— Похоже, что я ошибся, — сказал Андрей, — фотография нечеткая.

— Фотография нечеткая, — согласился Ахмет. Но согласился слишком быстро и легко, вызвав в Андрее недоверие. Ни к селу ни к городу Ахмет добавил: — Что-то я давно Беккера не видел. А когда-то он ее у меня увел.

* * *

Ахмет зря опасался — аскеры приняли Андрея спокойно. К тому же он говорил по-татарски, и это сразу выделяло его из русских. Русским языком в отряде не пользовались, не потому, что не знали, — не хотели. Даже с Андреем говорили только по-татарски.

Жизнь в отряде была неудобной и для Андрея — пустой.

Всего в отряде было человек около двадцати — точнее не скажешь, потому что некоторые приходили и уходили по семейным надобностям. Отряд ни с кем не воевал — иногда небольшие группы аскеров уходили куда-то, возвращались усталые, покрытые пылью. За лагерем было устроено стрельбище, но стреляли редко, берегли патроны. Бывший урядник Рахим учил аскеров рукопашному бою. Но вообще-то Андрею казалось, что он попал в татарский лагерь бойскаутов. Каждый вечер в шесть часов кто-нибудь из аскеров, одевшись получше, уходил в Ялту к платану, на встречу с Лидочкой. Так как Ахмет не рассказывал им, зачем Андрею нужна эта встреча, аскеры были убеждены, что Андрей подпольщик, принадлежащий к иному, чем они, но союзному революционному движению, и ждет он связную.

Раза два приезжал из Бахчисарая некий господин Озенбашлы — толстый, пожилой и очень важный татарин, один из лидеров национальной партии. Говорили, что в будущем курултае ему дадут министерский пост, а может быть, он станет президентом. Когда Озенбашлы приезжал, аскеры просили Андрея уйти на охоту или просто погулять по лесу. Видно, Озенбашлы проводил с молодыми аскерами какие-то воспитательные беседы, а когда Андрей спросил об этом у Ахмета, тот отмахнулся, выказывая неуважение к господину будущему министру.

Ахмет появлялся каждые два-три дня и обычно ненадолго.

У аскеров были винтовки, но не у всех. И еще был пулемет, правда, пока без патронов. Патроны должны были скоро привезти — купить в каком-то гарнизоне. Но покупка срывалась, и Ахмет из-за этого переживал — ему казалось, что настоящий боевой отряд должен иметь пулемет или пушку.

Никто Андрея не контролировал, никто за ним не следил. Порой он уходил далеко в горы, чаще его влекло к Ялте. Он проходил по крутому лесистому склону, по виноградникам выше города. А порой, если было настроение, спускался к окраинным домам.

Его удручала мысль о будущем. Что будет, если Лидочка не сегодня-завтра появится здесь?

А что дальше? Придется ехать куда-то подальше от родных мест, возможно, в Сибирь, и там искать работу, место в жизни. А все их корни — здесь, на юге, в Крыму. По собственному опыту Андрей знал, что в Москве он скучает по Крыму. Почему перелетные птицы стремятся к северу, чтобы там вывести птенцов и потом вернуться на юг, в теплые края? Не потому ли, чтобы оценить благодать родных мест, не потому ли, чтобы дать возможность птенцам в раннем детстве увидеть суровую природу Севера, а лишь потом обрадовать их полетом в тепло, на родину?

Чепуха, поправил он сам себя, никто не мешает нам уехать на юг, на Кавказ, например, или в Среднюю Азию. Жить, допустим, среди сартов в Коканде… Нет, Андрей не хотел бы жить «среди кого-то». Ведь недаром татары организовали отряды и готовят свою революцию. А это значит, что и другие народы тоже готовят свои маленькие революции. Если в России начнется большая заваруха, все восстанут и разойдутся жить по своим законам. И по-своему они правы: когда Андрей спорил с Ахметом, он не подумал, что иные точки зрения могут иметь право на существование. Уехать в страну, которая принадлежит другому народу, это значит стать иностранцем: как бы хорошо ты ни изучил их язык, как бы тщательно ни выучил их обычаи, как бы искренне ни принял их веру, — ты все равно будешь иностранцем. И будешь стремиться к таким же, как ты, изгоям. Не будучи евреем, ты станешь евреем, потому что твоя судьба определит тебе место на свете, где своими ты сможешь назвать только кучку своих близких, а за пределами этого круга — ты всем чужой. Андрей слышал в университете от кого-то из приятелей, что в Палестине образуются еврейские поселения — на Земле обетованной. Евреям тоже нужно место на земле, куда ты можешь приехать и сказать: «Это моя страна!..»

Андрей оборвал нестройное течение своих мыслей. Будучи человеком подвижным и живым, он был лишен нормального общения и находился как бы в тюрьме без стен. Пожалуй, впервые в жизни у него появилась возможность остаться наедине с собой — мало кому выдается такая возможность в девятнадцать лет. Впрочем, если и выдается, молодой человек обычно ею не пользуется.