Возвращение из Индии

Добравшись до больницы, я собирался сразу же отправиться в административный корпус, чтобы сообщить секретарше Лазара, чем я ответил на ее обращенный ко мне призыв, в ожидании возможной реакции другой стороны. Но времени на маневры уже не было. Так что мне оставалось лишь дождаться, пока пациент на операционном столе не отправится «в полет», что дало мне возможность позвонить ей и сказать, что ей не о чем волноваться. Она с облегчением поблагодарила меня.

— Я знаю, мы несколько перегрузили вас, — сказала она, необоснованно смешивая в одной фразе ее саму и женщину, постоянно занимавшую мои мысли, — но я заметила, что миссис Лазар пребывала в полном замешательстве, не представляя, к кому она может обратиться, поскольку при Лазаре в ее распоряжении была вся больница. И, разумеется, любой был бы счастлив помочь ей, а теперь, после случившегося, каждый думает, что ей поможет кто-то другой.

— Да, — сказал я. — Я тоже полагал, что профессор Левин позаботится о ней. Ведь он в какой-то, большей или меньшей, степени был их семейным врачом.

— Был, — не без горечи подтвердила она. — В прошлом. Но он рассердился на нее за то, что она отказалась возложить всю вину на Хишина. Он совершенно не согласен с тем, о чем я сказала ему, — а, впрочем, и вам тоже: виноваты все мы, кто больше, кто меньше. Я, Дори, ее мать, даже сам Лазар. Но нет — этот безумный, упрямый, упертый человек, которого Лазар прощал столько раз, хочет только одного — чтобы всеобщее мнение признало виновным одного лишь Хишина. В отличие от вас, доктор Рубин, он снимает с себя всякую ответственность. Вчера, после того как вы ушли, я чувствовала себя неловко за то, что распространила и на вас свои обвинения.

— Но почему? — успокоил я ее. — Вы правы. Мы все виноваты… по крайней мере, морально. И я тоже. Не меньше, чем Лазар.

Но уже не было времени в деталях разбирать вопрос о степени моральной вины любого из нас за смерть Лазара, поскольку больной, которого я оставил на операционном столе, мог равным образом обвинить в криминальном преступлении — халатности — меня самого, и я поспешил обратно, дабы удостовериться, что цифры, высверкивающие на всех мониторах, были совместимы с плавным продолжением «улета», пообещав мисс Кольби, что я вернусь к ней в течение дня для первичного отчета о ссоре, которая вспыхнула вдруг между двумя старыми друзьями. Секретарша согласилась, что именно нам надлежит разобраться в происшествиях, приведших к смерти ее босса, намекнув, что она на моей стороне. Но что ее поддержка могла дать мне, и будет ли она еще помогать мне, когда — раньше или позже — она узнает о моих отношениях с его вдовой? И тогда я принял решение всецело довериться ей, поскольку очень хотел, чтобы эта преданная и одинокая женщина, от отношения которой Лазар так зависел, подобно многим влиятельным людям, которые зависят — иногда целиком — от своих секретарш, была рядом со мною не только в маленьких схватках, то и дело вспыхивающих в больнице, но и в больших сражениях, начавшихся этим утром. В конце операции, когда по зрачку больного я понял, что он, очнувшись от анестезии, пришел в сознание, я оставил его на попечение медсестер из реанимационной палаты и, не получив ответа на звонок в квартиру Лазаров, спустился в кафетерий, купил два сэндвича, вместо того чтобы присоединиться к другим хирургам, и поспешил к офису Лазара.

Мисс Кольби расцвела от удовольствия — не из-за сэндвича с сыром, который я ей предложил, но потому, что я предпочел поужинать в ее обществе.

— Лазар тоже поступал так иногда, — сказала она, и грустная тень воспоминания о тех минутах прошла по ее тонко очерченному лицу. — Когда он видел, что из-за множества дел я остаюсь в офисе, отказываясь идти со всеми в кафетерий, он присоединялся ко мне, а потом спускался и приносил какую-нибудь еду. Кто привык заботиться об одной женщине, обязательно станет заботиться и о другой тоже.

Я добродушно рассмеялся при мысли о жизнерадостном и энергичном директоре, который, лежа в могиле, мучается от невозможности помочь кому-либо.

— Обо мне он заботился тоже, — отозвался я. — Во время полета из Рима в Нью-Дели я проспал свой ужин, а когда проснулся, обнаружил на столике передо мною сэндвич и плитку шоколада.