Возвращение из Индии

Самый опытный кардиолог, приглашенный, чтобы дать окончательное заключение, предположил, что неблагоприятные показатели вполне можно было объяснить волнением, вызванным стрессом от перелета и всем, что с этим связано. Этот последний кардиолог был родом из Пакистана — английские врачи обычно более осторожны в том, чтобы смешивать тело и душу.

В какой-то момент сэру Джоффри надоели все аргументы, и он отправил Лазара в отделение скорой помощи, где, как он чувствовал, он сможет положиться, на спокойного и надежного доктора Арнольда, который провел дополнительное обследование и решил, что, возможно, имела место ошибка, а показания первой ЭКГ можно признать почти нормальными. Тем не менее давление крови у Лазара было слишком высоким, и доктор Арнольд дал ему десятимиллиграммовую таблетку нифедипина, которая сразу уменьшила показания давления крови. Дал он Лазару и лекарства для приема в течение нескольких ближайших дней и приказал принимать их вплоть до возвращения в Израиль. А затем повернулся ко мне и стал объяснять расшифровки показания ЭКГ, с тем чтобы я, как можно тщательнее, перевел его слова на иврит Лазару, ответственность за визит которого в Лондон, в каком-то смысле, висела на мне, поскольку сам я оказался здесь по его инициативе.

— Я ничего не чувствую. Совершенно ничего. И раньше не чувствовал тоже, — не переставая, повторял Лазар своей жене, извиняясь за это маленькое происшествие, и повернулся к ней, чтобы полюбоваться ребенком, сделав при этом попытку взять его из ее рук.

Шиви была извлечена из своего мешка и удобно устроилась в объятиях женщины, у чьих коленей недавно лежал я сам, сгорая от стыда за собственную несостоятельность.

Лазар меж тем выглядел просто замечательно. И хотя я мог бы на этот момент кое-что добавить к чисто врачебной картине его здоровья, опираясь на сведения, полученные от доктора Арнольда, и касавшиеся тонкостей расшифровки ЭКГ, я решил оставить пока что все, как есть, и не усугублять сумятицу, поручив Лазаров полному попечению сэра Джоффри, поскольку знал, что сам я еще увижу их чуть позже, на небольшом приеме в больнице, организованном Лазаром для привлечения еврейских — и нееврейских — спонсоров в число друзей нашей больницы в Израиле. И в этот вечер, свежевымытый, в черном костюме с красным галстуком, веселый и жизнерадостный, Лазар выглядел абсолютно здоровым. Он оживленно беседовал о проблемах нашей больницы в Тель-Авиве, и его тяжеловесный английский с густым израильским акцентом звучал на удивление солидно и убедительно, напоминая мне о нашем совместном путешествии по Индии. Микаэла, сидевшая рядом со мной, слушала его с насмешливой улыбкой, в то же время незаметно дав грудь Шиви, для которой мы пока что не могли найти няни.

XIV

Визит моих родителей в Глазго, которого так долго ожидала моя тетка, был омрачен сильнейшей простудой, которую моя мать, скорее всего, подхватила от ребенка. Когда отец сообщил мне об этом по телефону, я вспомнил, что стрептококки, попавшие от ребенка к взрослому, способны вызвать опаснейший абсцесс у взрослого человека в гортани, и я обругал себя последними словами зато, что не предупредил мою мать о необходимости воздерживаться от слишком близких контактов с Шиви при первых же признаках ее простуды. И хотя моя тетушка со всею преданностью ухаживала за матерью, предаваясь радостям воспоминаний о событиях и происшествиях далекого детства, обе они вынуждены были оставаться дома, в то время как отец бороздил просторы северной Шотландии и острова Скай в сопровождении моего дяди и одного из холостых кузенов, наслаждаясь великолепными ландшафтами и ведя разговоры на медицинские темы, ибо холостой кузен был, как и я, врачом. Из-за болезни матери им пришлось задержаться в Шотландии на три дня больше, и когда я встретил их на железнодорожной станции, то сразу обратил внимание на ее бледное лицо и сухой кашель, решив, что, несмотря на всю ту помощь, которую они оказывали Микаэле в уходе за ребенком, им следует как можно скорее возвращаться домой, поскольку сырой лондонский воздух мог только ухудшить ситуацию.

Прямо со станции я отвез их к маленькому особнячку, и когда занес внутрь чемоданы, меня пронзила жестокая тоска по Дори — настолько непереносимая, что, пока они развешивали свои одежды, я тихонечко проскользнул во внутренние помещения дома и прямиком отправился в дальнюю спальню, которая сейчас была ярко освещена лучами солнца, врывавшимися сквозь широкое окно, не прикрытое шторой. С удивлением я увидел изящный кожаный чемодан, лежавший поперек двуспальной кровати и в том точно месте, где я так сплоховал, что в эту минуту показалось мне делом по-человечески понятным и простительным и, более того, чем-то оправданным, настолько, что я ощутил странное желание повторить все сначала. Я поспешил вернуться к родителям, выразившим неодобрение моим вторжением на территорию анонимных хозяев особнячка, которые, как они знали, должны были со дня на день вернуться.

„Они уже вернулись!“ Я зажал рукой рот.